Немыслимый, неземной бело-голубой свет затопил всё вокруг. Огромные здания передо мною исчезли, обернувшись блистающими тысячами огней рождественскими ёлками. Замолчали надоевшие уже сирены; все звуки, запахи, колебания воздуха вмиг исчезли, уступив место какой-то возвышенной, торжественной тишине. И для меня всё исчезло навсегда.
— Доброе утро, Сашенька! Пора вставать!
Ээээ… «Сашенька». Когда я последний раз слышал такое?
— Александр Павлович, миленький, просыпайтесь!
Так, я, конечно, Александр, но совсем не Павлович, и давно уже ни для кого не «миленький»
— Просыпайтесь, Ваше Высочество! Время уже настало: пора вам вставать! Ваше Высочество!
Что? Какое «высочество»? Что за бред воспалённого разума? И кто это так осторожно, но настойчиво трясёт меня за плечо?
Медленно открываю один глаз, потом другой. Да нет, не может быть!
Закрываю и с надеждой открываю глаза вновь, но, увы, мне это не показалось: снова передо мною пламя свечи и лицо совершенно незнакомого человека, с вежливо-предупредительным выражением склонившегося над моею постелью. Ну, если это и есть обещанный рай, то ангелы тут одеваются ужасно старомодно! Какой-то сюртук, зелёного, вроде бы цвета, с рядами внушительных, тускло поблёскивающих в неверном пламени пуговиц, а под самым горлом — бантом повязанный галстук. Даже не так: галстух, ибо «галстук» кружевным быть никак не может!
— Я вижу, вы просыпаетесь! Извольте одеться быстрее: вскорости прибудет герр Бук. Как чувствовали вы себя ночью?
Вот что ему ответить? Как я «чувствовал себя ночью»? Да понятия не имею!
— Вы кто? — тупо спрашиваю его, пытаясь выстроить в сонном мозге хоть какие-то правдоподобные версии происходящего.
Узкое лицо незнакомца вдруг тронула улыбка, а тёмные глаза его, поначалу казавшиеся испуганно-колючими, вдруг потеплели.
— Шутить изволите, Ваше высочество? Прекрасно: это знак, что вам полегчало! Ну, разрешите отрекомендоваться: Протасов, Александр Яковлевич, кавалер, при особе вашей состоящий, ко всем услугам!
И, шутливо-ёрнически поклонившись, аккуратно поставил подсвечник на низкий столик.
— Игнатьич сейчас прибудет, Ваше высочество, а вы пока извольте умываться и пройти до известных мест. И помните, Ваше высочество, что говорилось вам по поводу рук!
Странный тип удалился, негромко, но отчётливо стуча башмаками по деревянному поскрипывающему полу.
Вслед за ним в комнату, неся в одной руке подсвечник, а в другой — перекинутой через предплечье какую-то одежду, деликатно ступая на носки, взошёл пожилой человек в странной старомодной одежде.
— Доброго утра, ваше императорское высочество! Как почивали? — поклонившись, спросил он приятным, каким-то немного заискивающим голосом.
Я сел в кровати, отметив себе, что она твёрдая, и, на ощупь, довольно-таки влажная. Откинув тяжелое одеяло, сделал при этом сразу несколько открытий: что ладони мои худы и тонки, как у подростка; что одет я в длинную ночную рубаху, а на голове — колпак со свисающей кисточкой; и что в комнате довольно таки прохладно.
Тот, кого первый из вошедших назвал Игнатьичем, был одет в белый, распахнутый спереди кафтан, унизанный двумя рядами крупных блестящих пуговиц; из-под кафтана виднелся красного цвета сюртук, а на ногах — белые чулки и панталоны.
— Изволите сами пройти, Ваше высочество, иль прикажете сопроводить вас? — тем же вкрадчивым тоном спросил он, вновь слегка кланяясь.
— Пройти куда? — не придумав ничего лучшего, тупо спросил я.
— Известно же, в уборную, умываться, обтираться, да в ретирадные комнаты заглянуть, Ваше высочество!
— Знаете что, эээ… Игнатьич, вы меня проводите до дверей, а там уж я как-нибудь сам!
Взглянув на меня в несколько изумлённо, слуга, однако же, заученно поклонился, и отворил мне дверь.
— Пожалуйте сюда!
Сунув ноги в красивые, крытые бархатом туфли, я встал с кровати, сразу же поняв ещё одну вещь — тело, в котором я оказался, принадлежит даже не подростку, а попросту мальчику! Я ниже всех на две головы: этому самому «Игнатьичу» я оказался ровнёхонько по грудь! А еще, кстати сказать, здесь не «прохладно», а нешуточный холод!
По тёмному и загадочному, как египетская ночь, коридору слуга проводил меня к «уборной», и распахнул высокую дверь. Ёжась и дрожа, тощим ужом я проскользнул внутрь.