— Ну ты же не веришь… считаешь меня сумасшедшей.
— Так ты и ведешь себя, как сумасшедшая.
— Рано или поздно тебе все равно придется поверить. Хотелось бы, чтобы не поздно, конечно. Для меня уже, похоже, поздно, но для Патрика еще нет. Его еще можно спасти.
— Так, опять она за свое! Никакой смертной казни не будет, ты меня слышишь? Даже твое невероятное проклятие не сможет сделать это возможным, для этого ему придется повесить на тебя еще несколько убийств, которые бы потянули на такой приговор. Если ты не собираешься еще кого-нибудь замочить, то это невозможно.
— Ты сам всегда говорил, что невозможно — это то же, что и возможно, только для этого надо постараться.
— Лучший специалист по превращению невозможного в возможное перед тобой, а я не собираюсь отправлять тебя на смертную казнь.
— Да? Я не думала, что ты отправишь меня в тюрьму, но ты отправил…
— Иногда, чтобы человек пришел в себя, ему надо дать по лицу… боль и неожиданная встряска проясняет мозги. Видишь, и тебе помогло. Ты не дерешься больше, а спокойно лежишь в моих объятиях. Я, наконец-то, вижу перед собой ту Кэрол, которую знал. И если эта психопатка и маньячка Элен снова попытается вылезти, я ей опять врежу так, чтобы скрылась и не высовывалась больше, учти.
— Ты мне угрожаешь?
— Не тебе. Ей.
Кэрол грустно промолчала.
Потом Джек начал ее расспрашивать о том, где она была все это время после аварии, как жила. Кэрол рассказала. И замолчала, когда ее рассказ подошел к моменту встречи с Тимом. Об этом она говорить с ним не хотела. Он не настаивал, видимо тоже не испытывая такого желания. На самом деле, ему очень даже хотелось все узнать об их отношениях, но не сейчас. Сейчас он не хотел портить эти мгновения счастья и любви, омрачать их. Потом. Он все узнает потом, когда убьет этого отморозка, и слышать об этом ему, возможно, станет несколько легче, чем сейчас. Сейчас он еще не готов. Слишком еще была болезненной и бурной его реакция, он боялся все испортить, сорваться, вспылить.
А Кэрол старалась не думать о Тимми. Она ощущала себя предательницей. И это было отвратительное чувство. Да, ей самой было неприятно и не нравилось то, что Джек в очередной раз ее поломал, заставил подчиниться после всего, что ей довелось от него вытерпеть. Но разве у нее был выбор? Он не хотела умирать. Джек — ее единственный шанс на спасение. Умереть гордой и непокорной, с высоко поднятой головой — да, красиво, но глупо, или склонить эту голову и принять его помощь? Если он отправил ее в тюрьму не для того, чтобы погубить, значит он таким образом пытался ее поломать, подчинить. Столкнуть в пропасть и протянуть руку. Или погибай, или покорись и живи. Таков Джек. Безжалостный и бескомпромиссный. Он всегда таким был. И она об этом знала. Как знала, что он всегда добивается своего. Всегда побеждает. Он победил Тимми. А теперь победил и ее. Потому что она не хотела умирать и схватилась за его протянутую руку, как за соломинку, единственную возможность спастись. Только это была не соломинка, а его рука, не наделенная сильно развитой мускулатурой и мощностью, как у Тима или Рэя, самая обычная мужская рука, но сила в ней была невероятная, способная вытащить из самой глубокой пропасти… Впрочем, как и столкнуть.
Когда Джек ушел, и Кэрол вернулась в камеру, отчаяние и страх охватили ее с прежней силой, а появившаяся надежда почти угасла. Словно она вернулась в реальность из сладкого забвения. Как бы не хотела она верить Джеку, она все равно ему не верила. Не верила, что он вот так запросто готов все забыть и простить, начать сначала, как он говорит. Никогда он так не поступал, не изменял своим правилам. С чего бы ему вдруг сделать исключение, да еще для нее, которая так с ним поступила? Он ведь даже мать свою не пощадил.
И Кэрол пожалела, что опять ему поверила… снова позволила ему себя одолеть. Его протянутая рука помощи может быть всего лишь насмешкой, издевательством, продолжением его мести, когда он, удовлетворив свое самолюбие и попранную гордость, насладившись тем, что она снова ему покорилась и доверилась, посмеется и оттолкнет ее… как тогда, после их самой первой близости. Только на этот раз она не уедет на такси, а отправится в камеру смертников.
Она пыталась себя убедить в том, что поступила так только из попытки спастись, и что ее любовь, которую она не хотела больше признавать, не имела к этому никакого отношения.
«Прости меня, Тимми, прости! — молила она про себя. — Но только он меня может спасти, а я не хочу умирать! Я должна жить, ради Патрика, лисят и малыша, который скоро родится. Прости, но он меня опять поломал… он всегда был сильнее. Всегда».