Но в настоящий момент Кэрол некогда было думать об этом, ее занимали земные проблемы и живые люди.
Джеймсу опять стало хуже, и с высокой температурой его пришлось снова отправить в больницу. Оставив Патрика и Криса у Аманды, Кэрол с тяжелым сердцем легла вместе с больным малышом в больницу. Страх переполнял ее, она злилась из-за того, что вынуждена оставить детей, что из-за больного ребенка не может уехать и увезти их из города, спрятать от Тима. Она лишь надеялась, что он не найдет их, что у Аманды они в безопасности. Патрик ее страхов не разделял и пытался успокоить, уверяя, что подготовился к встрече с убийцами, что, если он сам не увидит заранее, когда они придут, то его предупредит Мэтт.
— Не переживай, мам, занимайся лисенком, главное, чтобы он поправился. Мы с Крисом не одни, с нами Мэтт.
Кэрол молчала, смотря на него печальными встревоженными глазами, и прижимала к груди кричащего малыша, горевшего от высокой температуры. Сердце ее разрывалось. Она не могла оставить тяжелобольного ребенка одного в больнице, не могла забрать его отсюда, а двое других ее мальчиков, оставаясь в этом городе, были в опасности, без нее, одни. Она почувствовала себя беспомощной. Жизнь снова взяла ее за горло. Она знала, что не простит себе, если загубит Джейми, позволив умереть от тяжелой пневмонии, не простит, если, спасая одного ребенка, потеряет других. Все, что ей оставалось в сложившейся ситуации — это не поддаваться панике. И молиться. Временами на нее находило такое отчаяние, что она порывалась позвонить Джеку и просить у него защиты. Ее останавливало только то, что в этом случае она была уверенна в безопасности одного только Патрика. Несомненно, Джек его защитит. Но что будет с ее лисятами? Кто защитит их от ревности и ярости Джека?
И Кэрол решила отдаться на волю Господа. Она оставалась в больнице, борясь вместе с врачами с болезнью Джеймса, а Патрик и Крис оставались у Аманды. Ей оставалось только надеяться, что Тим ее не обманул. Или на то, что не сможет отыскать детей.
Джеймсу становилось хуже. Его перевели в реанимацию. Кэрол беззвучно плакала над малышом, который больше не кричал, тихонько лежа под одеяльцем, тяжело дыша приоткрытым ртом, маленький, беспомощный, обессиленный. Кэрол смотрела на него, и ей хотелось кричать. И в эти минуты все ее страдания, испытанные когда-либо, казались такими пустыми, мелочными, бессмысленными… Вот где была настоящая боль, настоящее горе, способное свети с ума. И ничего страшнее не существовало в этом мире для матери, как страдания ребенка и угроза его потерять. Как позволила она, чтобы обычная простуда переросла в тяжелую болезнь, почему допустила, чтобы ее малыш дошел до такого состояния, чтобы попал сюда, в реанимацию? Какая же она в таком случае мать, к чертям собачьим?!
И именно в такой момент, когда она теряла душевные силы у кроватки больного малыша, случилось страшное.
Патрик вдруг появился в больнице с братиком на руках, и Кэрол, увидев его в дверях, поняла, что что-то случилось. Мальчик смотрел перед собой странным ошеломленным взглядом и, застыв у порога, не двигался.
— Мам, я гулял с Крисом… на детской площадке… а когда пришел… — он заикался и спотыкался почти на каждом слове. — Там Аманда… лежит…
Кэрол почувствовала, что все внутри нее наполняется ужасом.
— И лужа… целая лужа крови. Представляешь, мам? Я схватил лисенка и убежал.
Он замолчал, выжидающе смотря на мать. На ватных ногах Кэрол подошла и нему, и, забрав Криса, другой рукой прижала к себе Патрика. Трясущейся ладонью она погладила его по волосам, пытаясь успокоить.
— Она… может, жива? Надо вызвать «скорую», — стараясь сохранять спокойствие, проговорила она.
— Нет, не надо, — уверенно отозвался Патрик. — У нее весь живот… так, что кишки вылезли… и горло… перерезано. Глаза открыты. Она умерла.
Кэрол почувствовала тошноту. Горло ее сдавило, когда она представила, что довелось увидеть ее мальчику. Нежно взяв его за подбородок, она подняла его лицо.
— Как ты, сыночек?
— Я нормально, мам. Только нам с тобой никак нельзя связываться с полицией. Засветимся. Нельзя. Никто ведь не знал, что мы у Аманды были… мы ведь прятались.