− Фил, хватит! Встань! Хорошо, я тебя прощаю! Иди, проспись.
− О, принцесса моя!
− А где же этот мальчишка? - неожиданно спросила Конни.
− Какой? - удивилась дочь.
− Ну, Адриан...
− Понятия не имею. Откуда же мне знать? Либо домой пошёл, в лачугу, либо в розовом саду сидит. Он его любит.
− В розовом саду? Ишь что! Принц нашёлся! - почему-то улыбнулась мать.
− Вот ты где! - внезапно раздался голос госпожи Констанции. - А ты чего на земле сидишь, а ни на скамейке? Тебе на господскую мебель запрещено садиться, а сюда-то можно! Вставай!
Адриан поднялся с земли.
− Простите...
− Ты руки мыл, умывался? Невесть кто до тебя дотрагивается! Вдруг она чахоточная какая?! Доиграешься! Поймаешь заразу! - Констанция говорила так, будто бы он сам проститутку привёл. - Заболеешь, кто тебя лечить будет? Мы не будем с тобой мучиться! Пристрелим как старую кобылу, и всё! А как можно такую красоту пристреливать? Пошли! - женщина толкнула его по плечу. - Пошли! Я проконтролирую! Ещё переоденешься, а эту одежду сожжём от греха подальше!
Констанция страшно боялась всего рода заразы, а «леди», которую привёл Фил, считала ну, уж очень подозрительной личностью на этот счёт. Женщина даже о рабе решила позаботиться, но не потому, что очень беспокоилась именно за него, а потому, что боялась за безопасность поместья, а то перезаражает всех. Нет, то, что проститутка дотрагивалась до юноши, это ещё не значит, что он подхватил заразу, но на всякий случай не помешает всё проконтролировать. А иначе Конни спать не сможет! Хотя... Может, было что-то ещё... Но это покажет время.
В отдельном помещении для слуг госпожа самолично стояла рядом с Адрианом с палкой, периодически этой палкой нагибая его над умывальником, думая, что от этого юный раб станет чище. Помучив его так чуть ли не час, хозяйка дала ему новый комплект одежды, в точности такой же, какой был на нём, велела переодеться и вышла.
Констанция вскоре вернулась, минут через пять.
− Ничего не зудит? Нигде не ломит? Ничего не болит? - спросила она.
Нет. Спасибо вам, госпожа.
− Что бы ты делал? - и неожиданно ударила его сзади по шее не больно, но грубо. - Пошли! Мучаюсь я тут с тобой! Бессовестный, хоть бы спасибо сказал!
− Спасибо...
− Не паясничай! - перебила его госпожа, не дав даже договорить.
− Простите, пожалуйста, моя госпожа.
− Пошли! Тебе нужно выпить чай с имбирём и лимоном!
− Спасибо большое, госпожа.
А сам подумал: «Интересно, а без чая можно как-нибудь обойтись?»
Адриан сидел на скамейке перед домом с чашкой чая. Юноше разрешили выйти на улицу. «Если хочешь, иди туда попей» - сказали ему, и тот с радостью согласился, так как стеснялся оставаться на кухне. Слуг в доме, кроме рабов, было немного: кухарка, две её помощницы, которые так же убирались в комнатах, и двое охранников. Все они с невольниками вообще никак не контактировали, считая их чем-то вроде вещей, хотя девушки и заглядывались порою на сына Даррена, но заговорить с ним не хватало духу.
Молодой человек, грея руки о горячую чашку, смотрел на тёмное небо и облака, казавшиеся сейчас, вечером, сизыми, словно грозовыми. Где-то высоко светились звезды, и Адриану они виделись такими свободными, свободными от людских предрассудков и суждений! Интересно, каково это: не принадлежать никому, а только самому себе? Впервые юноша-невольник задумался об этом.
В этот момент вышла леди Констанция и прервала его размышления. Она пришла тоже с чашкой и присела рядом. Женщина взглянула на него и протянула руку, а он вздрогнул.
− Да я воротник тебе поправить хочу! - рассмеялась она и, поправив, добавила неожиданно: - Ты мне вот что скажи... Кто твоя мать была?
− Рабыня Алиссия.
− Странно... А сколько ей было, когда она умерла?
− Ей только исполнилось двадцать три.
− Молодая какая была! Значит, ты тогда маленький был...Все? Допил? Ещё хочешь?
− Нет, большое спасибо, госпожа. Вы очень добры ко мне.
− Зря ты. Вкусный чай. Ну, ладно, как хочешь. Давай чашку - я сама на кухню отнесу. Ты всё равно стесняешься их всех. Можешь идти домой.
− С вашего позволения, госпожа!
Констанция посмотрела ему вслед, но ничего не сказала. Какое-то странное чувство завладело ею. Он был всего лишь красивой вещью, всего лишь жалким рабом, откуда тогда в ней это необъяснимое желание общаться с ним? Её умиляла его безупречная вежливость, и трогало его уважение. С ним хотелось быть рядом. И от этого Конни стало стыдно. Но что же будет дальше? Что, если её это умиление перерастёт во что-то большее? И если да, то только во что?