− Тебя что волнует больше всего: то, что я от тебя скрыл такой интересный факт своей биографии, или то, что мальчишка - раб, и я, такая скотина, над ним издеваюсь, а тебе его жалко? Так он на то и раб, чтобы с ним обходились подобным образом...
− И то, и другое... Даррен - не его отец, любить настолько сильно, насколько любил бы его, будь тот ему родным сыном от любимой женщины, он не мог. Ведь всё это время знал, что у неё был другой, что замуж за него вышла только потому, что так велел хозяин, дабы скрыть ваш грешок, чтобы никто не знал, что у тебя ребёнок на стороне. Может быть, я неправа, но таково моё мнение. Адриана твоего никто никогда по-настоящему не любил, он вырос рабом, потерял мать ещё ребёнком... Мне безумно жаль его, с одной стороны, с другой - мне обидно, что ты скрыл от меня такое, что не поделился, считая, наверное, что меня это не касается, что я недостойна этого знать... Я тебе ещё раз заявляю - видеть его я не могу, и потому он сию же минуту получит вольную, и пусть идёт, куда хочет!
Выслушав её, Джеральд некоторое время ничего не отвечал. Зависло тягостное молчание. По лицу мужчины невозможно было догадаться, о чем он думает. Чарльз хотел сказать уже какую-то колкость, но хозяин поместья наконец заговорил:
− Я понимаю тебя, Констанция, и прости, что так поступил с тобой, но отпустить его не могу. Он мне нужен. Давай я отниму и отдам кому-нибудь наших приёмных дочерей, твоих родных племянниц? Что ты будешь чувствовать?
− Тогда скажи ему правду.
− Не могу... Мне стыдно. Что люди подумают? Меня всегда знали как порядочного джентльмена и примерного семьянина. А тут такое всплывёт!
− Тебя, значит, волнует больше твоя репутация, а ни его судьба? - скорее сказала, а ни спросила Констанция.
− А что тебя это так заботит?
− Как что? Ты - мой муж, а он - твой сын... Естественно, то, что касается тебя, меня заботит. Вольную, ты ему не дашь?
− Нет.
− Ну, тогда я не знаю, что делать!
− Нам с Марти отдайте! Я не боюсь, что люди скажут! И муж мой, думаю тоже против не будет, - вмешалась молчавшая всё это время Эвелина.
− Он не хочет с ним расставаться, видишь ли! И делать ничего не хочет! И его совершенно не волнует то, что мне эта ситуация неприятна, то, что смотреть спокойно на Андриана я уже не смогу!
− Ну, не знаю тогда, что вам посоветовать! Я умываю руки! - вздохнула кузина.
− Надо уехать отсюда! - заявила хозяйка. - Я здесь после такого не хочу больше оставаться!
Услышав это, Джеральд вздрогнул, в страхе взглянул на жену, которая всегда являлась его поддержкой, и воскликнул:
− Но я...я... не могу уехать... Я много лет его не видел, теперь увидел, узнал... На моих глазах он звал его отцом, на моих глазах все восторгались, какой тот красавец, и этот «папа» был горд! Он, а ни я! А если я уеду, он возьмёт и убежит!
− За побег могут и убить. Это каждый раб знает. К чему ты клонишь? Забирай его с собой! И на все четыре стороны! Хоть на край света катитесь оба!
− Но...но..
− И слышать ничего не хочу!
Вновь воцарилась долгая, гнетущая тишина. Потом Констанция сказала:
− Ситуация мне эта не нравится! Оставлять всё, как есть, я не собираюсь! Смотреть спокойно на твоего Адриана я не могу, всякий раз вспоминая о том, что ты скрыл от меня такое. Либо он получает вольную и катится ко всем чертям, либо уезжаем мы с дочками без тебя. Либо ты рассказываешь ему правду. Посмотрим, как тебе это легко дастся. Уж не тяжелее, чем мне сейчас! - неожиданно она взглянула мужу в глаза, и сердце её вздрогнуло. - У меня есть подозрение, что ты хотел бы вести себя с ним, как отец, но тебе стыдно в этом признаться.
− Ты права...
− Ладно, так и быть. Я над тобой смилуюсь. Уедим куда-нибудь все вместе, ты его с собой забирай, раз расстаться не можешь. Но будешь обращаться с ним, как сыном, постепенно подготавливая к правде... Глядишь, может, и добьёшься прощения! Правда, не представляю, как примет его общество - он неграмотный, жалкий раб... Хотя счастливцы, которые получили вольные, как-то же живут, пристраиваются... А я, так и быть, постараюсь полюбить его, как сына.