Ксения Алексеевна, а вы знаете, что мужчины вами интересуются? Когда я йогурт из магазина несла, меня остановил Павел Петрович. «Посиди, – говорит, – на лавочке, отдохни с дороги». Ну, я и присела рядом с ним, вижу, что человеку поболтать охота. Он сначала меня развлек немного, смешные случаи рассказал – он ведь артист эстрады, много ездил по стране, всего повидал. Но это только для приличия. Главное, что ему было нужно – это поговорить о вас, Ксения Алексеевна! Он вами восхищается. «Как жалко, – сказал, – что я уже не молод, а то бы ее все равно завоевал. Я влюбился в нее еще заочно, по статьям в «Целителе», а сейчас и тем более понял, что такую женщину можно любить всю жизнь…»
Он просил передать, что вечером будет гулять возле корпуса и что он вас ждет… Я сразу-то про это не сказала, а потом мы сели за стол. Но ничего, еще время есть. Вы давайте, собирайтесь скорее и идите, не теряйтесь! Раз Леонид забыл, что жене от мужа нужна не только зарплата – позаботьтесь о себе сами. Муж приходит домой в восемь, а вы приходите в девять! С Павлом Петровичем можно хорошо время повести. Я разведала незаметно – он не женат, у него свой дом, большой сад и пенсия такая, как целых четыре ваших!
– Ну, ты даешь, ребенок! – только и смогла сказать Нина Ивановна.
***
После прогулки с Павлом Петровичем я долго не спала. Мы бродили с ним вокруг озера и болтали вроде бы ни о чем, но он был так ко мне внимателен, что невольно разбередил рану. Было больно слушать его теплые слова именно потому, что слушать хотелось! Я вдруг ощутила, что все женское во мне еще живо. Мне приятны были комплименты, приятно сознание того, что мужчина мною любуется. Приласкав утром котенка, я поняла, что изголодалась по обычному живому теплу, теперь же поняла, как сильно мне не хватает еще и мужского внимания. Оно коснулось меня неожиданно, как лучик солнца зимой, а я и забыла уже про солнце, я привыкла к своему бесполому, почти монашескому существованию, как привыкаем мы зимой к беспросветно серому небу…
Но наивный совет Тани мне не годился. Я не смогла бы стать любовницей ни Павла Петровича, ни кого-то еще, с кем знакома только поверхностно. С годами я все отчетливее начинала понимать, насколько богаче интимные отношения в том случае, если людей связывают друг с другом еще и множество других, не менее ярких, «ниточек»! Появляется потрясающая глубина – итог серьезной и долгой работы души… Объектом такой работы был только мой собственный муж! Не забылось еще время, когда я радовалась и даже удивлялась тому, насколько этот человек стал мне родным – прильнув к нему, я словно возвращалась в детство, потому что испытывала такую же надежную теплоту, такой же покой, как в объятиях мамы.
Как же теперь пробиться сквозь его непонятное равнодушие? Даже те вечера, в которые мой уставший от сверхурочных задержек Леньчик не сразу ложился спать, проходили у нас безрадостно. Поужинав, муж обязательно включал телевизор и уже не отрывался от него до отбоя. Мне отвечал односложно, продолжая так азартно смотреть на экран, как будто там именно сейчас забивали гол его любимой команде. На протяжении всего вечера он сидел ко мне в профиль. Так и беседовали: он смотрит на экран телевизора, а я – на его ухо, бесстрастное, не способное выразить ни малейшей эмоции…
Я старалась не обижаться. Понимала, что мужу трудно столько часов стоять за станком, дома он хочет одного: расслабиться без помех. Но все-таки, все-таки… Нельзя все списывать только на возраст и усталость. За тридцать лет я настолько изучила его, что шестым чувством ощущала: жизненных сил у него еще вполне достаточно, порою гораздо больше, чем у меня. Недаром он еще нравится женщинам, даже молодым, и сам к ним неравнодушен. Я не раз убеждалась в этом. Никогда не поверю, что ему уже не нужна любовь! Но когда я пыталась согреть его, уставшего, своей женской лаской, когда даже в это бесстрастное ухо умудрялась шептать слова любви, Леня неизменно отвечал:
– Какая теперь любовь? Нам ведь не семнадцать лет…
Вот именно, что не семнадцать! Неужели жизнь не убедила мужа в том, что все на свете развивается? В семнадцать лет, как я теперь понимаю, у меня было лишь предчувствие любви, подогреваемое игрой гормонов в крови. Сейчас гормоны утихли, но любовь, очищенная от диктата тела, стала тем великим благом, которое даровал нам Господь… Робкий бутончик, завязавшийся в моей юной душе, развернулся в крепкую розу…