Только сейчас, во Владимирском соборе, смутная картинка прошлого, которую я, заглушая боль, спрятала однажды в дальний уголок памяти, стала наконец отчетливой. Ее осветила вспышка такого резкого света, на который, как при фотосъемке, было больно смотреть. Но я смотрела. Иначе зачем пришла сюда?
…Леонид был прав: моя привязанность к Илье перешла границы допустимого. Произошло нечто похожее на раздвоение личности: я вела себя, словно царевна-лягушка, которая, общаясь с мальчишкой, сбрасывает «кожу» повседневной взрослости и сама превращается в девчонку – во влюбленную девчонку! Такое превращение совершалось не так уж часто, но вспоминать об этом – стыдно. Тогда я не хотела понимать очевидного, убеждая себя и других, что любовь – понятие широкое.
Я люблю маму, мужа, детей по-разному. Так же своеобразна и любовь к Илье. Это вовсе не прихоть «дамы бальзаковского возраста», как считал Леонид! Наши отношения с Ильей, который был младше меня на 15 лет, выросли на почве не физиологической, а чисто человеческой потребности друг в друге – «надобы», по выражению Марины Цветаевой. Марина Ивановна так хорошо это объяснила в своих стихах:
«Это – шире Ладоги
И горы верней:
Человека надоба
Ран в руке моей…»
У Ильи были «раны», у меня – врачующая рука. Что же в этом плохого? Плохого, вероятно, и не было бы, имей я в то время камертон, который позволяет проверять, насколько мое поведение созвучно закону Божьему. Но, по моему невежеству и неразумению, «клавиши» начали ужасающе фальшивить: я нарушили заповедь «Не сотвори себе кумира», игнорировала неудовольствие мужа, а значит, не прилепилась к нему телом и душой так прочно, как того требует Господь. Хоть и не в обычном смысле, но изменой это назвать тоже можно...
А еще при всем этом повинна я была в грехе гордыни и самолюбования… Мне и в голову не приходила мысль, что многое на этом свете совершается именно так, а не иначе, потому что существует промысел Божий. Если Илья растет именно в такой семье, учится именно в этом классе, значит, так нужно. Его родители и педагоги прекрасно видели, что юноша любит приврать и позволяет себе нечестно добывать деньги, потому и вели себя с ним сурово, преподносили горькое, но полезное лекарство. К примеру, ту сумму, которую класс собрал на поездку, Илья на самом деле прогулял в ресторане, но поверила этому я одна! И самонадеянно вмешалась в процесс «лечения», посчитав себя умнее всех…
… Когда я вышла после совершения таинства во двор собора, всей кожей, словно живой теплый уголек, ощущая на теле новенький крестик, смута в душе была такая, что я не могла сообразить, в какую сторону ехать. Села на лавочку возле какого-то цветущего куста и долго сидела, подставив солнцу волосы, мокрые после Святой купели… Отец Гавриил сказал, что крещение снимает с человека все прежние грехи, но на исповедь в ближайшее время все равно нужно пойти.
Я пойду, я все расскажу священнику уже у себя в городе, но станет ли мне легче? Если бы сейчас встретиться с Ильей, я бы попросила прощения у него тоже, неважно, что сделала это только что перед Господом. Нам с ним обоим следует простить друг друга… И у мужа мне обязательно нужно просить прощения, и у детей! Поймут ли? Может, не стоит возвращать их к боли, которая уже прошла, заново открывать затянувшуюся рану? Может, церковного покаяния достаточно, чтобы и в моей семье, и у Ильи все наладилось? Я буду молиться об этом. Буду ходить в храм, продолжу изучать Евангелие…
Вернувшись домой из Питера, я принялась воплощать в жизнь то, что пообещала самой себе возле Владимирского собора. Обещать было просто, а в реальности удалось сделать не так уж много. Главная удача – разговор с детьми. Они легко поняли, почему и за что я прошу у них прощения. Андрей вообще меня неожиданно обрадовал, проявив явный интерес ко всему, что я только что пережила. Оказалось, что он и сам давно подумывал о крещении, только не знал, как к этому подступиться.
– Мать, ты удивлена? – спросил он меня. – В твоих глазах я – закоренелый технарь, сухарь и прагматик… Но я еще и турист, даже, можно сказать, спелеолог. За несколько лет изучения Кольцовских пещер мы с ребятами там немало странного навидались! Теперь для меня нечистая сила – такая же реальность, как и все вокруг… Ты не пугайся, ладно? Задним числом признаюсь, что пару раз я там был на волосок от гибели. Спасло то, что невольно начинал молиться. Как умел… Зато теперь твердо знаю: некрещеному в эти древние катакомбы и соваться нечего…