Нет, Архе не стало его жалко - все эмоции вообще куда-то подевались. Просто он ей напомнил кого-то. Не Ирраша - они с раненым походили друг на друга как любые два «кота». Кого-то другого...
«Нет, не помню... - всплыло откуда-то. И её собственный ответ, ехидный и колкий. - Не поверите, я тоже».
Ведунья медленно, с трудом переставляя вдруг ставшие деревянными ноги, подошла к лейтенанту - теперь-то она заметила нашивки. Но даже на колени не встала, смотрела сверху вниз. Шавер с явным трудом сфокусировал на ней взгляд.
- Узнала? - губы у него скривились, наверное, улыбнуться попытался. - Я знал, что так и встретимся. Когда услышал, что тебя сжечь собирались, а потом про отмену приговора, тогда и понял: встретимся. Я подыхать буду, а ты смотреть. Мне ещё твоя бабка высшую справедливость обещала.
Говорил он спокойно и ровно, даже дыхание было чистым, словно это и не у него вместо живота дырка до позвоночника. И это могло означать только одно - дышать ему осталось недолго.
Сказать, что дальше Арха действовала обдуманно - сильно преувеличить. Под черепом только бахнуло один раз: «Еретические высказывания и действия, принесение жертв лже-Богине, ведовство, чаровство...». Но она отмахнулась от гундосящего голоса, как от назойливой мухи. А больше никаких связных мыслей и не было.
Просто ведунья опустилась-таки на землю, доставая из-за пазухи кристалл, которые не разгорелся, а сразу и очень ярко вспыхнул зелёным, превратившись в шар чистого света. Она даже и не молилась, а будто руку протянула в сияние. Мысленно протянула - обе её ладони лежали по бокам от раны. Но пальцы лекарки сжали дружелюбно и ободряюще. А потом осталось только тепло и запах яблок.
Очнулась Арха от того, что кто-то отвесил ей чувствительного пинка. И только пару секунд спустя до неё дошло, что никто её не пинал. Это она сама на задницу села. А земля твёрдая.
Девушка огляделась, соображая, что по-прежнему находится на площадке перед лазаретом. Только тихо вокруг. Все, кто тут был - солдаты, раненые, возчики - молчали и пялились на неё. И старший хирург, стоявший, придерживая рукой полог операционной палатки, тоже молчал.
Но именно он первым голос и подал.
- Насколько вас ещё хватит с этим вашим сиянием? - строго поинтересовался метр Тахеш.
Ведунья неуверенно пожала плечами, не слишком хорошо поняв сути вопроса.
- Значит, будете работать, сколько потребуется, - отрезал медик. - Прошу к столу.
Арха неловко поднялась, сжимая в ладони слегка пульсирующий кристалл, послушно направившись к палатке. И только на пороге догадалась обернуться. Её отец спал - лекарка видела, как спокойно и ровно поднимается его грудь.
Тогда-то до неё и дошло, что она первый раз исцелила! Не помогла, не подпитала Жизнь, не посмотрела, что там внутри творится, а исцелила!
Правда, ведунья не была уверена, что сможет повторить этот трюк.
***
Впервые за всё время жизни в Дубках, Арха обрадовалась, увидев свой дом тёмным. Раньше неосвещённые окна становились прямым приказом к унынию и началу сожаления о собственной загубленной молодости в духе: «Никто меня не любит, никому я не нужна!». Сегодня же вечером она очень хотела быть никому не нужной. Разговоры на извечные и, несомненно, актуальные темы «Опять?», «Сколько можно?!» и «Ты дура!» в данный момент вполне могли заменить колесование. Или четвертование. В общем, лишними они казались.
Но, уже привычно придерживая калитку, ведунья осознала: не пронесло. Во-первых, Ир на неё так и не прыгнул. А отвлечь щенка от любимой развлекухи способен только ещё более любимый рогатый, видимо, засевший в доме. А, во-вторых, лекарка хаш-эда чувствовала - тут он, рядом совсем. Завис всего в нескольких шагах провалом в Бездну, в сердце которой бушует тёмное пламя.
Арха аккуратно прикрыла за собой калитку и с минуту пыталась справиться с запором. Щеколда всё никак не желала вставать на своё место. В конце концов, поняв, что замок она сейчас выдерет с мясом, девушка тяжко вздохнула и, нога за ногу, поплелась в дом. Никогда раньше она не жалела о том, что не курит. Был бы повод задержаться на крыльце. А за это время демон, может, и делся куда. Например, провалился в эту самую Бездну с пламенем.
Не делся. Сидел, опершись рогатым затылком в бревна стены. Руки, понятное дело, на груди сложил. А глаза в темноте подсвечивались красным. Бесится.