Самое примечательное заключалось в том, что никто не спешил оказать Шхару помощь.
В которой он, без всякого сомнения, нуждался. Кошак истощал так, что рёбра его выгибались дугами, как шпангоуты у корабля. А шкура, превратившись из антрацитово-чёрной в тускло серую, между ними просто провисала. Но кошмарнее всего выглядели лапы. Подушечки на них не стёрлись - сточились до живого, сучащегося сукровицей и гноем мяса. И у шавера даже сил не осталось на то, чтобы втянуть обломанные едва не наполовину когти.
Арха, не зная за что в первую очередь хвататься, встала рядом с головой Шхара на колени, приложив ладонь к тощей, какую-то куриной, шее. Пульс бился, но неровно, сбоя, словно из последних сил. Рука лекарки сама собой потянулась к цепочке.
Но ведунья остановилась, закусив губу едва не до крови. И уставилась на Дана, хотя, конечно, он взгляда девушки под покрывалом разглядеть не мог.
Хаш-эд был мрачен. Он остановился в паре шагов от шавера и хмуро посматривал то на него, то на лекарку, то на жавшуюся у стен местную власть.
- Подожди, - едва слышно шепнул за спиной ведуньи Шай, - в истинной форме ты своей Жизнью ему не поможешь. Надо бы перекинуться...
Но как раз с перекидыванием наблюдались явные проблемы. Кажется, всего и дел-то - снять с ошейника амулет. Но ни старейшины, ни жрец этого точно делать не собирались.
- Он же умрёт так, - ещё тише, чем блондин, пробормотала ведунья, молча сглатывая слезы.
В данный момент ей было плевать на все пакости, которые Шхар натворить успел. Она только чувствовала под своей ладонью нервное рваное биение сердца. А видела исключительно подрагивающие, как будто он все ещё пытался бежать куда-то, лапы.
Тут Дан и заговорил, причём не на хашранском, а на местном. Говорил он медленно, с большими паузами, но чётко, глядя на старейшин набычившись, исподлобья.
- Я из рода Перворождённых, - неожиданно начал переводить Шай, за которым раньше лингвистических способностей девушка не замечала. - Вы вышли из Бездны и населили этот мир только по воле и дозволению нашему. Мы дали вам разум. Мы в праве его и отнять. Потому каждый из вас подчинится моему слову. Если тут тот, кто хочет оспорить его?
«Ну, все, приплыли...» - испуганно пискнул внутренний голос и притих. Собственно, с точки зрения лекарки, лучше ситуацию описать было невозможно. Весь её опыт общения с шаверами доказывал, что у этой расы, во-первых, начисто отсутствуют тормоза вместе с инстинктом самосохранения. Во-вторых, подчиняться они в принципе неспособны. А, в-третьих, раненую гордость они предпочитают лечить, отрывая голову ранившему. Ну, или пытаясь это сделать. Собственно, их больше интересовал процесс, а не результат.
Но эти шаверы сумели поразить ведунью до глубины души. Вместо того чтобы дружно кинуться на обнаглевшего хаш-эда, они, один за другом, вдруг молча опустились на колени, да ещё лбами в пол ткнулись.
Всё-таки нравы демонов ведунью иногда в тупик ставили. Вот как только она сталкивалась с этими самыми обычаями, присущими только им - так и ставили.
- Да будет так, - тихонько суфлировал блондин. - Перед вами брат моего брата, - вот тут Шай споткнулся, видимо решив, что ему примерещилось. - Гм... Да, точно. «Брат моего брата» - так и сказал. Значит, я могу говорить от лица ноун Ирраша. И повелеваю снять с этого шавера амулет до тех пор, пока ноун Ирраш не решит другого.
- Снимай и... лечи, - добавил Дан уже нормально, обращаясь к Архе.
Последнее слово он едва не выплюнул. Отошёл в сторону, мрачно наблюдая за ведуньей, пока Шай, не слишком вежливо выпроваживал лишних зрителей из зала.
Лишними оказались все местные.
***
Сказать, что демоны смотрели на Шхара неприязненно - это скромно преуменьшить. Дан, усевшийся в единственное нормальное кресло, уставился на кровать так, словно на ней не шавер лежал, а гниющий кусок мяса с копошащимися опарышами. Если Адин, стоявший в углу, мог испепелять взглядом, то вместо кошака образовалась бы уже кучка пепла. Ну а Шай просто мечтал, чтобы это недоразумение куда-нибудь делось.
Неудивительно, что братик Ирраша не столько пил бульон, чашку с которым заботливо придерживала Арха, сколько давился им. Лично ведунье на шавера было даже просто смотреть больно. Тощий, весь в синяках и ссадинах, которые сплошным узором пятнали сероватую кожу, с перевязанными руками и затравленным взглядом, он ничего, кроме жалости, у лекарки не вызывал.
И по её глубокому убеждению поведение остальных в данном случае выглядело как настоящий садизм. Но свои мысли ведунья предусмотрительно оставила при себе. Разрешили лечить - и на том спасибо.