Сюзи просияла и улыбнулась в ответ, улыбнулась по своему, по-особенному. Дрогнули, поползли в стороны полные губы; глаза словно распахнулись, и что-то теплое и вместе робкое проглянуло оттуда. Да, тяжелый случай, еще раз подумал Патрон. Прикрывается она бойкостью, но и бойкость-то у нее не та, что нужно – не жалкая, не заученная. Отчаянная, простая душа. Пойдет за парнем, в карман к нему не посмотрит. От таких, как она, мужчине больше неудобств, чем удовольствия. И чем-то – непонятно чем – она здорово напоминает Дока. Нужно еще раз предупредить Фауну: с этой девчонкой хлопот не оберешься. Гнать ее в три шеи из «Медвежьего стяга»! Таково было окончательное, квалифицированное мнение Патрона. (С врачом советуются о болезнях, с Джозефом-Марией – о женщинах; правда, ни тот, ни другой от ошибок не застрахованы.)
Джозеф-Мария успел обдумать и вынести приговор за какие-то мгновения, пока Сюзи распечатывала сигареты и закуривала.
– Как дела? – спросил Джозеф-Мария.
– Нормально, – сказала Сюзи. – Фауна просила блокнот. И пару карандашей – мягких.
Патрон выложил товар на прилавок.
– За месяцы – шестой блокнот! И что это она все пишет?
– Гороскопы.
– Ну и как ты думаешь, есть от них польза?
– Вряд ли. Зато и вреда нет.
– Один мой знакомый на гороскопах неплохо зарабатывал, – сказал Патрон.
– Фауна денег не берет.
– Знаю. Только вот почему не берет? Вроде бы женщина неглупая…
– Да уж не глупее некоторых, – сказала Сюзи.
Тут вошел Док с двумя пустыми пивными бутылками.
– Будь добр, со льда еще парочку, – попросил он.
Сюзи глянула на Дока: интересно, что он такое? – и тут же отвела глаза, смущенная видом его лохматой бороды: она никогда не пялилась на человека, если у него что-нибудь не так.
– Отчего ты сам не держишь лед? – спросил Патрон. – Брал бы тогда по целому ящику пива…
– Нет уж, держи ты. Так рациональнее, – отвечал Док.
– Ты знаком с Сюзи? Она новенькая в «Медвежьем стяге».
– Здравствуйте, рад познакомиться, – сказал Док.
– Здравствуйте, – произнесла Сюзи, выговаривая все слоги (обычно она бросала скороговоркой «здрасте»).
Когда Док ушел, Патрон сказал:
– Видала? Это у нас человек особенный!
– Чувствуется…
– Он такие штуки знает, что мы с тобой и не слыхивали! – Как всякий житель Консервного Ряда, Патрон бросился защищать Дока.
– Он что, немного с приветом?
– Сама ты с приветом. Просто он так разговаривает – не умеет по-другому.
– Чувствуется… – опять сказала Сюзи.
– Знаешь, чем он занимается? Ловит медуз и головастиков – и продает!
– Да кому же они нужны?
– Не волнуйся, на всякий товар покупатель найдется.
– Ну-ну. А другие почему не додумались медуз продавать?
– Ты думаешь, все так просто? Надо знать, кого ловить, да как обрабатывать.
– А зачем ему эта борода? У меня был знакомый борец, тоже бороду носил.
– Не знаю. А борцу зачем борода?
– Чтоб грознее казаться.
– Может, и Док тоже?.. Хотя нет, зачем ему грозность напускать… У нас в армии, – вспомнил вдруг Патрон, – бороду носить не разрешали. Будешь выделяться – не уживешься в казарме.
– То-то и оно, – сказала Сюзи. – Я не против, чтоб мужчина выделялся. Только чтобы не очень.
– Женщина должна приспосабливаться! – наставительно сказал Патрон. – Что-то я совсем с тобой заболтался. Работа стоит.
– Ты мексиканец? –спросила Сюзи.
– Американец. Папаша, тот был мексиканец.
– А разговаривать по-ихнему умеешь?
– Ну, умею.
– Вулли ву?
– Нет, это не по-нашему.
– Ладно, пока, – сказала Сюзи. Дверь с жалюзийной сеткой захлопнулась за ней.
«А она ничего, – подумал Патрон. – Хотя будь моя воля, я 6м ее выставил из „Медвежьего стяга“.
Сюзи прошла пустынной улицей к парадному входу «Медвежьего стяга», поднялась на крыльцо. Тут она обернулась, ей почудилось – кто-то на нее смотрит. Она не видела, что Док наблюдает за ней из окна Западной биологической.
8. Великая крокетная война
У залива на высоком взморье расположились бок о бок два города – Монтерей и Пасифик-Гров. Похожего в них только и есть, что стоят они в одной местности. Монтерей основали в незапамятные времена чужаки – индейцы да испанцы. Рос город нечинно, самотеком, дома в нем и те торчат как попало. Иное дело Пасифик-Гров – город-убежище суровых духомыслов Моисеевых. Возник он хоть недавно, в 80-е годы прошлого века, зато сразу отлился в готовую форму, со всеми законами, моральными нормами и обычаями. Один из городских законов запрещает сделки, предметом коих служат крепкие напитки. Оттого в аптеках нарасхват тонизирующие средства на спирту. Другим законом предписывается опускать шторы после захода солнца, а раньше не полагается. Не дозволяется гонять на велосипедах. В запрете воскресные походы на пляж и лодочные катанья. Есть еще одно преступление: для него не существует статьи, но почитается оно серьезным, – это буйные пирушки. Надо, впрочем, признать, что большинство законов блюдется теперь не столь усердно. Прежней стены между городом-убежищем и миром нет.
Раз за свою историю Пасифик-Грову случилось попасть в беду, беду нешуточную. События таковы. Среди первого населения города-убежища оказалось немало стариков. Бежать им было не от кого и не от чего, а просто вот захотелось поселиться на старости лет именно здесь. Старики были ворчуны, от безделья совали всюду нос и скоро порядком всем надоели. Чтоб занять их, городской филантроп по имени Димс подарил городу две площадки для игры в рок.
Рок – сложный вид крокета. Воротца в нем узкие, молотки на укороченной ручке; а играют из-за боковых линий, на манер бильярда. Игра весьма трудна и, как говорят, воспитывает бойцовские качества характера.
Малый спорт, подобно большому, немыслим без соперничества и наград. Каждый год в Пасифик-Грове разыгрывался кубок. Казалось бы, какие могут быть особенные страсти вокруг крокета? К тому же если большинству игроков перевалило за семьдесят… Ан нет!
В городе были две команды. Спортивный костюм стариков состоял из ермолки и полосатой куртки, цвет которых в одной команде голубой, а в другой зеленый. Так они и назывались: голубые и зеленые.
За каких-нибудь два года жизнь в городе совершенно исказилась. Началось все с того, что соперники, упражнявшиеся бок о бок, перестали друг с другом разговаривать. Их неприязни последовали домашние: домочадцы голубых не водились отныне с домочадцами зеленых. Но семьями игроков дело не ограничилось, очень скоро весь город являл собой два враждебных лагеря. И вот уже мамаши зеленых барышень изо всех сил старались отвадить голубых женихов; тем же отвечали голубые. Спустя немного времени, вражда проникла и в область политики: голубому во сне бы не приснилось проголосовать за зеленого. Потом и церковь раскололась: во время службы голубые и зеленые сидели по разные стороны от прохода; собирались даже строить две отдельные церкви.
Понятно, что пуще всего вражда разгоралась в пору кубковых матчей. Для стычки было довольно косого взгляда. Тон задавали сами престарелые спортсмены. Случалось, после игры двое восьмидесятилетних старичков углублялись в лес и дрались там смертно… Изобрели даже специальные тайные языки, чтобы враг не понимал разговоров…
Такой жгучей была эта распря, что забеспокоились окружные власти. Еще бы. Одному голубому спалили дом. Вскоре в лесу нашли зеленого, насмерть забитого крокетными молотками. Молоток для игры в рок невелик, да увесист – оружие хоть куда. Старики привешивали молотки на кожаном ремешке к запястью, как боевые топоры, и нигде с ними не расставались. Враги обвиняли друг друга во всевозможных преступлениях, включая те, которые им были не под силу по причине преклонных лет. Голубые перестали ходить в магазины зеленых. Город сделался не город, а черт знает что!