Теперь она совсем хорошо могла рассмотреть русского — и сразу поняла, что маркизу грозит серьезная опасность.
Долгое мгновение Николь собиралась с мыслями, а потом гневно проговорила по-русски:
— Как вы посмели вторгнуться сюда и лезть не в свое дело? Я получаю приказы только от начальника Третьего отделения и более ни от кого!
Жестом указав на маркиза, она продолжала:
— Этот джентльмен, к счастью, не понимает по-русски, но вы мне мешаете, и я непременно сообщу начальству о вашей некомпетентности! Уходите немедленно, скажите, что произошла ошибка, и извинитесь.
Пока Николь говорила, русские смотрели на нее в явном недоумении. Она же все больше распалялась, и с каждым словом голос ее звучал громче и агрессивнее.
Внезапно тот русский, что был повыше, казалось, на глазах съежился.
— Я не знал, сударыня, — пролепетал он, — что вы здесь. Мы не могли и подумать…
— Третье отделение обязано давать отчет всякой мелкой сошке? — язвительно поинтересовалась Николь. — Вы влезли в то, что вас не касается!
Она помолчала и, бросив на него яростный взгляд, продолжала:
— Мое задание слишком важно, чтобы всякие идиоты, которые не видят дальше собственного носа, его завалили!
К этому заявлению Николь присовокупила еще несколько русских слов, не слишком вежливых. Наташа научила им ее в шутку. Русский, к которому она обращалась, был сокрушен.
— Простите меня, — униженно повторил он. — Я не знал, что вы здесь!
— Конечно, откуда вам знать! — парировала Николь. — А теперь хватит болтать! Вы и так наговорили много лишнего. Как я уже сказала, это мое задание, поэтому — убирайтесь!
Русский наклонил голову и развел руками.
— Извинитесь! — приказала Николь.
— Простите мне, ваше превосходительство, — сказал он маркизу. — Это ошибка. Мы покидает судно. Немедленно.
Не дожидаясь ответа маркиза, он повернулся и вышел из каюты.
Николь, дрожа, повернулась к маркизу. Ей вдруг стало очень страшно.
Маркиз видел, что русские, уходя, оставили дверь открытой.
Это была самая старая уловка в мире для того, чтобы все подумали, что ты ушел, а ты бы подслушивал.
Маркиз испугался, что Николь сейчас что-нибудь скажет.
Чтобы она молчала, он впился губами в ее губы.
В первое мгновение Николь даже не поняла, что случилось.
Она говорила по наитию, и слова сами вели ее за собой.
Лишь когда русские вышли, она поняла, что добилась успеха и только что спасла маркиза от допроса.
Николь понимала, что ждало бы его в противном случае.
Эта мысль настолько ее испугала, что на мгновение она потеряла способность соображать.
Потом маркиз поцеловал ее, но она не могла в это поверить.
Его губы овладели ее губами, и внезапно Николь осознала, что это самое замечательное, что только могло с ней произойти.
Она и не думала, что такой великолепный мужчина может вообще проявить к ней интерес, но сейчас его руки обнимали ее, и губы маркиза держали в плену ее губы.
Их сердца бились рядом, и Николь ощутила такой восторг, которого не испытывала никогда прежде.
Казалось, будто лунный свет течет сквозь нее, обжигает грудь и касается губ.
Это было так замечательно, так прекрасно! На какое-то мгновение Николь вдруг подумала, что она, должно быть, умерла и ангелы уносят ее в небеса.
Невольно она не только губами, но и всем телом крепко прижалась к маркизу.
Она испытывала необыкновенное наслаждение.
Оно было сродни той красоте, которую она видела, слышала и ощущала в цветах, деревьях, небе, — только еще замечательнее и совершеннее.
Оно было частью того, что она пыталась выразить в своих молитвах.
Николь не знала, что маркиз поцеловал ее, чтобы не дать ей заговорить.
Но когда он почувствовал ее мягкие и невинные губы, этот поцелуй стал поцелуем, подобного которому маркиз никогда не получал и не дарил никому в жизни.
Краем уха он слышал шаги уходящих по коридору русских, но все же продолжал целовать Николь.
Он всем телом ощущал ее тело, и кровь все сильнее стучала у него в висках.
Она пробудила в нем ни с чем не сравнимые чувства, он желал ее каждым нервом, каждой клеточкой.
Сверхчеловеческим усилием воли он оторвался от ее губ.
Пустая каюта вернула его к действительности, и он сказал:
— Они ушли!
Николь не отвечала.
Она смотрела на него, и в глазах ее, казалось, сияли звезды.
Маркиз выбрался из постели.
Наклонившись, он выудил из-под кровати свою рубашку и туфли.
Голосом, непохожим на обычный его голос, он произнес:
— Я могу лишь поблагодарить вас, Николь, за то, что вы избавили меня от приобретения весьма неприятного опыта.
— Вы… вы… уверены, что они… ушли? — с трудом выдавила из себя Николь.
— Ушли! — заверил ее маркиз. — Теперь вам лучше уснуть. Больше не будет ничего драматичного — во всяком случае, сегодня ночью!
Он вышел из каюты и закрыл за собой дверь.
— Он… поцеловал меня, — шепнула Николь лунному свету. — Он меня поцеловал… И… я… люблю… его!
Глава седьмая
До самого рассвета Николь не могла успокоиться. Она лежала без сна и прислушивалась.
Она ужасно боялась, что в последний момент что-то пойдет не так и маркиза все-таки заберут.
Тем не менее, Николь могла догадаться, что, оставив ее, он послал за Довкинсом.
А потом заработал мотор, и Николь вздохнула с большим облегчением.
Но она все равно продолжала прислушиваться, опасаясь, что русские спрятались где-то на яхте и могут попытаться убить маркиза.
Николь всегда ненавидела русских за то, что они сделали с Наташей и всей ее семьей, и сейчас, узнав, что маркиз на свой лад сражается с ними, она очень боялась.
Сегодня ей удалось его спасти — но кто поручится, что она сможет успешно повторить этот фокус?
Ей отчаянно хотелось постучаться к нему в каюту и убедиться, что он там.
А потом на коленях просить его поскорее вернуться в Англию.
Почему он должен рисковать своей жизнью?
Англия не участвует в этой войне, и она его не касается.
Только под утро Николь наконец удалось заснуть.
Когда она проснулась, в иллюминаторы лился солнечный свет. Двигатели молчали, и тишина заставила ее вскочить с кровати и поглядеть, где находится яхта.
С первого взгляда Николь поняла, что они стоят в гавани Константинополя. Она оделась и побежала в салон. Там она не обнаружила никого, за исключением Довкинса, который радостно сказал ей:
— Доброе утро, мисс! Веселая была ночка!
Николь поняла, что он знает о том, что случилось, и спросила:
— Как эти люди… попали на яхту?
— Их было шестеро, — ответил Довкинс, — и двое наших вахтенных не смогли справиться с ними.
— Но… они все… ушли? — пробормотала Николь.
— Мы оставили их с носом! Его светлость говорит, что это лишь благодаря вам! — с усмешкой ответил Довкинс.
Николь затаила дыхание.
— А он теперь… в безопасности? Что, если турки?..
— Его светлость в полном порядке, — перебил Довкинс. — Он послал за вооруженной охраной, так что можете не волноваться.
Говоря это, он подал ей завтрак и налил из кофейника кофе.
Николь хотелось задать ему тысячу вопросов, но она понимала, что неприлично расспрашивать слуг маркиза.
Несмотря на то что сказал Довкинс, она так переживала, что не могла есть, и очень скоро, встав из-за стола, вышла на палубу.
Глядя на Минареты и купол мечети, возвышающиеся над гаванью, Николь молилась о том, чтобы с маркизом ничего не случилось.
Любовь к нему захлестнула ее как прилив.
Маркизу тоже не спалось после столь напряженных событий.
Кроме того, он был чрезвычайно встревожен тем, что услышал на берегу.