Маркиз обнял ее и усадил на кровать.
— Моя драгоценная, — проговорил он, — когда я тебя поцеловал, чтобы русские нас не подслушали, я понял, что люблю тебя так, как не любил ни одну женщину прежде.
Он притянул ее ближе к себе и коснулся губами ее щеки.
— Я видел, что ты чувствовала то же, что и я, — продолжал он, — такое же наслаждение, и понял, что мы были суждены друг другу от начала времен.
— Почему… почему вы… не сказали мне об этом? — прошептала Николь.
— Потому, моя драгоценная, что взял тебя в эту поездку исключительно для собственного удобства, — сказал маркиз и, улыбнувшись, добавил: — И даже на мгновение не мог вообразить, что полюблю тебя. Но когда это случилось, я понял, что нашел в тебе все, что хотел бы видеть в своей жене.
Николь еле слышно пробормотала что-то и спрятала лицо у него на груди.
— И как моя жена, — продолжал маркиз, — ты должна была быть чистой, святой и непорочной до тех пор, пока я не надену тебе на палец кольцо и ты не станешь моей.
— Как могла я догадаться о… том, что вы чувствуете? — прошептала Николь.
— Все, что я чувствовал, — это жгучее, непреодолимое желание поцеловать тебя и пробудить для чуда любви. Но я знал — ты решишь, что это неприлично, пока мы не женаты.
Теперь Николь все поняла.
Она подумала, что никто, кроме него, не смог бы так тонко понять ее чувств, если бы это произошло.
— Теперь ты моя, — сказал маркиз низким голосом, — и только этого, любимая, я ждал. Теперь мне не придется лежать ночи напролет без сна и тосковать по тебе.
Он помолчал и добавил:
— Я не смел на тебя смотреть, потому что боялся не удержаться и поцеловать тебя, потому что уже почти не владел собой.
— Я… люблю… тебя! Я… люблю… тебя! — выдохнула Николь.
Эти невысказанные слова каждую ночь заставляли ее плакать в подушку, и она думала, что никогда не произнесет их вслух.
— Как и я тебя! — воскликнул маркиз.
Николь взглянула на него, и в следующее мгновение его губы прижались к ее губам.
Он поцеловал ее сначала нежно, как будто она была бесценным сокровищем.
В эту минуту святость их венчания еще оставалась с ними.
Потом в нем вспыхнули крошечные искорки наслаждения.
Он понял, что Николь испытывает то же самое, и губы его стали более требовательными.
Николь почувствовала, что тает в его объятиях.
Она была так смущена тем чудом, которое он пробудил в ней, что едва заметила, как он поставил ее на ноги.
Очень осторожно он расстегнул ее платье, а потом поднял Николь на руки и положил на увитую розами кровать.
Только тогда она осознала свою наготу и смущенно потянула к груди простыню.
Розы, казалось, придвинулись.
Их благоухание усилилось, а маркиз сел рядом с Николь и заключил ее в объятия.
Его сердце стучало так же сильно, как в ту ночь, когда на яхту поднялись русские.
Но теперь он билось от любви, а не от страха.
Николь посмотрела на него, и он подумал, что прекраснее ее нет на свете.
— Я… на самом деле твоя… жена?
— Именно это я намерен доказать тебе, моя любимая, — ответил маркиз. — Ноя боюсь испугать тебя, как при первой нашей встрече.
— Тогда я боялась, потому что Джимми и я… поступили дурно, — прошептала Николь. — Но нас действительно соединил… Господь и, конечно, «Мадонна в беседке из роз», которая спасла тебя от русских.
— Она подарила мне тебя, — сказал маркиз, — и когда мы повесим эту картину у нас в спальне в Ридже, то будем смотреть на нее вместе и думать о том, как нам повезло.
Николь негромко вскрикнула и обвила его шею руками.
— Ты понял? О, мой замечательный… мой чудесный муж… Ты понял!
— Я понял лишь то, что искал тебя всю свою жизнь, — ответил маркиз. — Но теперь, когда я тебя нашел, я никогда с тобой не расстанусь! Ты моя, Николь, моя полностью и безраздельно! Я буду любить тебя и поклоняться тебе целую вечность!
Потом снова начал ее целовать — целовать требовательно, жадно, неистово.
Николь почувствовала, что ее любовь превращается в пламя, которое, взметнувшись, сливается с огнем, пылающем в маркизе.
Они унеслись высоко в небеса.
Они стали частью солнца, луны, звезд и роз, посланных Богом.
Это было гораздо позже. Солнце светило уже не так ярко, скоро должны были спуститься сумерки.
— Я… люблю тебя! — прошептала Николь.
Она повторяла это уже в сотый раз, но слова не тускнели и каждый раз звучали словно впервые.
— Ты совершенна! — воскликнул маркиз. Такое совершенство он уже почти отчаялся найти в какой-либо женщине.
Потом маркиз добавил с улыбкой:
— У меня есть для тебя подарок — а остальные ты получишь, когда мы приедем в Париж.
— Мы… едем в Париж? — переспросила Николь.
— Чтобы купить тебе приданое, моя драгоценная, и я уже предвкушаю, как буду тебя одевать, чтобы ты стала еще прекраснее!
Он рассмеялся и сказал:
— Хотя, по правде сказать, я предпочитаю, когда на тебе нет ничего!
Николь покраснела.
— Ты… смущаешь меня, — сказала она укоризненно.
— Я обожаю, когда ты смущаешься, — улыбнулся маркиз и притянул ее к себе.
Потом, словно желая закончить то, что хотел сказать, он проговорил:
— Теперь у тебя есть несколько платьев, которые можно не стесняясь носить, когда мы остановимся в Венеции.
— О, мне бы так этого хотелось! — воскликнула Николь.
— Королевские вагоны будут ждать нас там, и на сей раз нас уже не будет разделять коридор.
— Мы будем… спать в… королевской кровати… — пробормотала Николь.
— Пока я могу заниматься с тобой любовью, мне все равно, где это будет, — ответил маркиз.
Он положил руку ей на грудь, но вспомнил о своем обещании.
— Позволь мне сделать тебе первый подарок.
Он наклонился и поднял с пола газету, которую тайком от Николь принес из салона.
Это была «Морнинг пост» за прошлую неделю.
Маркиз развернул ее, и, когда протянул Николь, она сразу увидела заметку, которую ей нужно было прочесть.
Она взяла газету, все еще не понимая, какое это имеет к ней отношение.
Потом она прочла:
ТРАГИЧЕСКОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ С ВДОВОЙ ПЭРА
Леди Хартли, вдова лорда Хартли Мелкомба, погибла в результате несчастного случая, имевшего место возле ее дома в Эссексе.
Сломавшаяся оглобля поранила лошадь. Кони понесли, и кучер не смог с ними справиться. Карета, в которой ехала леди Хартли, врезалась в перила моста и перевернулась. Кучер отделался несколькими ушибами и небольшим сотрясением мозга, а леди Хартли придавило каретой, и спустя несколько часов она скончалась в соседнем доме, куда ее перенесли очевидцы трагедии.
Перед смертью леди Хартли успела составить новое завещание. Своего белого кота Снежка, свой дом и все свое имущество она оставила племяннику сэру Джеймсу Танкомбу, десятому баронету Кингз-Кип, Гертфордшир.
В настоящее время сэр Джеймс находится за границей, и поверенные предпринимают попытки связаться с ним.
Дочитав заметку до конца, Николь негромко ахнула.
Маркиз наблюдал за ней. Потом она неожиданно рассмеялась.
— Снежок! Джимми подарил его тете Алисе, и именно поэтому она оставила ему все свое состояние!
Она вновь засмеялась.
— Теперь ты видишь, мой замечательный муж, — сказала она, — что Джимми в конечном итоге не украл «Мадонну в беседке из роз», потому что она и так принадлежит ему!
— А вот с этим я готов спорить и спорить! — ответил маркиз. — Она принадлежит нам, моя любимая, и мы никогда никому ее не отдадим!
— Да… Она наша, — согласилась Николь. Она бросила газету на пол и подняла лицо к мужу.