Старших мальчиков, Андрея, Бориса и меня, с молодым гувернером поместили в небольшом флигеле среди парка. Старая гончая, Забавляй, встретила нас на аллее. Верный собачий нюх позволил ей сразу узнать и меня и брата. Меня всегда поражала радость собак в дни приезда хозяев и даже гостей. Собаки, особенно большие, не любят пустых домов; им дорого присутствие человека, даже не занимающегося ими. Дети же — их особые друзья, и как грустно встречать детей, не понимающих и не любящих животных.
Забавляй вертится вокруг нас, старается лизнуть в лицо, морщит в улыбке морду. За эти годы он отяжелел и состарился, но любовь его к нам все та же.
Мы быстро раскладываем вещи, переодеваемся в легкие одежды и, обгоняя друг друга, бежим на конюшню. Обширные помещения ее находились недалеко от дома, по правой стороне. Более сорока великолепных лошадей помещались в ней. Тут же, в отдельном помещении, стояли экипажи, коляски, кареты, дрожки, шарабаны, линейки и различные сани; на стенах висели упряжь и седла; на полках лежали кнуты и потники, теплые меховые пальто и пледы. При входе сразу же охватывали живительный аромат лошадей, душистость сена и овса, могучий запах дегтя и кожи, дерева колясок и еще целый ряд других запахов, присущих конюшне… Аромат, удивительно приятный, мускусный, мужественный, необычайно ярко отвечающий мужской психике с ее вечным желанием властвовать. Он, как будто из тьмы веков, воскрешал в памяти первую и самую благородную победу человека, победу над лошадью, и все то, что с ней связано…
Кузены мои особенно интересовались лошадьми. Они переходили от стойла к стойлу. Лица их разгорелись. Вопросы сыпались один за другим. И конюхи охотно отвечали им. Чувствовалось, что и думали они о лошадях теми же словами, и жили теми же интересами.
Из конюшни, веселые и довольные, бежали мы в парк. Высокие, стройные деревья, беседки, пруд, мостики с резными перилами, перекинутые через живописный овраг, тонувший в густом орешнике, широкие аллеи, усыпанные светло-желтым песком.
Летом на куртинах, в еще не скошенной траве, было множество цветов и полянки клубники; у самых стволов деревьев росли чудесные белые грибы. Чего только не было в том парке! Встречались лужайки, сплошь покрытые цветами иван-да-марьи, почти такими же крупными, как садовые анютины глазки. Были поляны лиловых колокольчиков и нескончаемое море ландышей; пруд же казался окруженным голубым ковром незабудок. Можно было часами блуждать среди деревьев, открывая все новые и новые богатства. Хорошо, что звонкий охотничий рог, призывавший нас в часы еды, слышался во всех углах парка, а то мы нередко забывали о ней. Пахло в парке не садом, а солнечным лесом. Множество птиц гнездилось в деревьях, кустах, высокой траве, и весенние ночи звенели соловьиными трелями… А в некоторые годы орловские соловьи ничем не уступали курским.
Весна 1915 года была особенно хороша. Дни стояли солнечные и тихие. Все росло и расцветало на наших глазах, утопая в волнах бесчисленных ароматов. С раннего утра и до поздней ночи я наслаждался ими. На заре и на закате солнца влажно пахло душистой росой, в полдень сад благоухал легко и сухо чуть хмельным ароматом тепла. Днем начинали дышать травы и хотелось еще больше двигаться, бегать, играть. Ночью властно пахло ночными цветами и землей, и мечталось, и грезилось…
В Орловской губернии ландыши были замечательны. Надо было собрать воедино все богатство земли, солнца, континентального климата, чтобы вызвать такую благоуханность цветка. Нигде в Европе не пришлось мне потом встречать в ландышах подобной силы и одновременно тонкости аромата. Он как бы искрился душистой свежестью, холодком недавнего снега, чистотой, воздушностью. Для меня лишь благороднейший аромат простой темно-синей фиалки да тончайшая прелесть чайных роз может быть сравнима с ним. Полноценной, натуральной эссенции из ландыша добыть еще не удалось, и все многочисленные химические композиции очень далеки от оригинала. Но все же в целом ряде первоклассных духов есть "ландышевые моменты", и эффект их очень хорош.