- Ну, ты, теоретик, профессор кислых щей!..
Но какая-то важная мысль все же застряла в голове Цирюльникова, он независимо-развязно икнул, осмотрелся, словно бы хотел спросить у мирно сидевших за столиками немногочисленных посетителей: "Эй, кто тут на меня? Подходи!"
Неожиданно и крепко схватил Хлебникова за шею и стал пригибать ее и трепать его за волосы:
- Родной ты мой Савик! Однокашничек! Как я тебя уважаю! А ты меня?..
- Так-так, начался классический разговор двух собутыльников под названием "Ты меня уважаешь?", - добродушно усмехнулся Хлебников, бледный и взволнованный.
- Пей, Савик! А то так и протрепишься всю жизнь!
Они чокнулись бокастыми громоздкими кружками, расплескивая пенное пиво.
Вроде как протрезвевший Цирюльников снова за шею притянул к своему лицу Хлебникова так, что они чуть не коснулись друг друга носами. Подмигнул:
- Не обиделся за профессора кислых щей? Ты же знаешь: я люблю подначить. А теперь скажи-ка мне просто, по-мужицки: чего делать дальше? Как, ядрена вошь, жить? Все эти твои хитро-мудреные благовесты и благоwestы - так, кажись, звучит? - мне, простому русскому мужику, по барабану. Жить как? Как жить?! - басовито и громко пропел он и, слегка оттолкнув Хлебникова, внезапно ахнул кулаком по столу. - Душу ты мне разбередил, Савелий! Я вот завтра приду на службу и все буду думать, что я маленький человек, во-о-от такая букашечка, а мог бы быть о-го-го каким! Богатым, влиятельным и черт знает еще чем! Ну, отвечай!
- Не орите, пожалуйста! - строго, но тонким птичьим голосом объявилась из-за стойки полная, чрезмерно накрашенная барменша - ее пухлые, ярко-бордовые губки казались бабочкой, которая вот-вот вспорхнет.
- Цыц! - театрально устрашающе привстал Цирюльников, но тут же повалился на кресло. - Помалкивай! А ты, Савелий, ответь мне, как на духу!
- Мужчины, пожалуйста, выдворите вон того дебошира!
Посетители почтительно-настороженно посматривали, посмеиваясь, на громадного Цирюльникова, принимались усерднее пить и закусывать.
- Молчать! Я хозяин жизни, а ты, бабка с намалеванными губами, неси-ка еще парочку кружек. Я втройне тебе заплачу! Живо!
- Щас, толстобрюхий, разбежалась! Вот милицию вызову - запоешь в кутузке!.. Погодь, а где ты тута бабку увидал? Пива у меня шиш получишь.
Цирюльников снова приподнялся, устрашающе-шутовски надувшись, но Хлебников навалился на его плечи:
- Молчи ты, хренов хозяин жизни! Чего разорался? Да сядь ты! Обуздай свою русскую натуру. Она из тебя так и хлещет кипятком и паром.
- Где, спрашиваю, ты тута бабку увидел, наглая твоя рожа?
Цирюльников размашисто отмахнулся от надувшейся барменши, воинственно установившей коротенькие пухлые ручки на взъемные бока.
- Ну же, отвечай, Савелий! Да не зыркай ты трусливо по сторонам. Я никого не боюсь, и ты не бойся, братишка. Отобьемся, если чего.
- Ты, однако, здорово окосел: видать, пьешь раз в пятилетку? Да и артист ты, я погляжу, отменный! То в стельку пьяным притворяешься, то царственно грозным.
- Каюсь: люблю иногда повыкаблучиваться. Но не подумай чего - я человек весьма серьезный и строгих правил. Просто, понимаешь, порой хочется в жизни совершить что-нибудь необыкновенное, вырваться из привычных рамок. Силы во мне - богатырские, а возможности - мышиные, вот и чудю минутами. - Помолчал, покусывая губу, тихо добавил: - Все это, Савелий, конечно, глупости. Завтра приду в управление - и жизнь надолго войдет в привычные берега. Так что ты мне хотел про жизнь поведать? Как же, по-твоему, нужно жить?