— Давите, братья! Не ослаблять натиск!
Его не слышали. Голос вождя тонул в шуме битвы. Со всех сторон Головню стиснули его же бойцы. Все отряды слились в толпу, которая неумолимо выдавливала захватчиков из становища, как выдавливают сок из ягоды. «Неужто победа? — недоверчиво думал Головня. — Вот так быстро и легко?».
Со стороны вражеского табора пронзительно загундосил звук рожка, и пришельцы, обратив спины, кинулись наутек. Таежники, ликуя, бросились за ними, потоками растекаясь по склону холма. Казалось бы, вот оно — торжество великой богини, но черные демоны оказались не так просты. Откуда ни возьмись появились всадники, которые ударили на людей Науки и принялись рубить их длинными тяжелыми ножами с замысловатой чеканкой возле обернутой кожей рукояти.
Стремительные, страшные, в стеганых коротких меховиках и толстых, с железными бляхами, наножниках, всадники вонзились в скопление таежников как порыв ветра в рыхлый сугроб. Острый металл кромсал колпаки, рассекал головы, отрубал руки. Косматые воины в страхе заметались перед раскуроченным тыном. Сражение огромным комом покатилось обратно в становище, оставляя после себя трупы туземцев, словно чешуйки, отслоившиеся от шишки.
— Стоять! — страшным голосом заорал Головня, поднимая над собой нож.
— Уходи, уходи, великий вождь! — кричали ему воины, пробегая мимо. — Спасай свою жизнь!
Возле брешей возникла свалка — бойцы карабкались друг через друга, расшвыривали товарищей, дрались, не обращая внимания на начальников. Головня работал кулаками и ногами, бил своих рукоятью ножа по затылкам, кричал:
— Башки поотрываю, паскуды! Перережу всех ко Льду! Стоять, мерзавцы!
Пришельцы сгоняли мечущихся таежников к пробоинам в стене, как лошадей в загон. Всадники разрезали толпу, орудуя ножами, точно медведи, бившие на перекате нерестившуюся рыбу. Толсторожий предводитель, блистая подмерзшим на лице потом, держался чуть поодаль, щелкая в сторону врагов маленькой металлической штуковиной с узкой короткой трубкой наверху.
— Лучники! — заорал Головня. — Стреляйте в начальника. В начальника! Цельтесь в его черную ряху!
Куда там! Все теперь думали только о бегстве. Смятение усилили вражеские пехотинцы, вернувшиеся в бой. Сомкнув ряды, с громовыми палками наперевес, они ударили в барахтающийся клубок тел возле частокола.
Головня успел заметить, как безухий Пар, скинув колпак и пугая всех своей страшной рожей, в отчаянном порыве бросился с ножом на пехотинцев и упал, напоровшись на металлический кол, прикрученный в громовой палке. А потом свистопляска побоища завертела вождя и, помятого и придушенного, выплюнула по ту сторону дыры. Чьи-то руки подхватили его, поволокли через изрытый, перемешанный с землей и кровью снег, мимо раскиданых повсюду тел и огрызков шкурниц. Голос Штыря забубнил на ухо:
— Уцекаць надобно. Зараз Вилакадзи дзеся будзе. В тайгу пойдзем…
Головня вяло отбивался:
— Брешешь, сука. Никуда не уйду. Лучше сдохну здесь… — Перед глазами стоял багровый туман, по телу прокатывалась острая боль. Неимоверным усилием воли Головня утвердился на ногах, оттолкнул от себя умельца. — В искус вводишь, Ледовый выкормыш! Пошел прочь.
Тот испуганно залопотал:
— Зараз дзеся будут. Не остановиць…
Головня окинул мутным взором продолжающуюся бойню у частокола. Мимо него, шатаясь, прошел боец с очумелым, невидящим взглядом. Сквозь изорванный меховик сочилась темная, почти черная кровь. Колпак болтался за спиной, держась на одном сухожилии.
— Где Пар? — прохрипел Головня. — Где Лучина? Где все?
Штырь не ответил. Он тянул вождя за рукав и шептал как полоумный:
— В тайгу, в ледзяные поля… Спасай жидзнь, великай вождзь!
Лицо его, всегда такое молодцеватое, теперь выглядело так, будто Штырь со всего размаху хряпнулся об лед: левый глаз заплыл, во рту не хватало зубов, нос измазан в крови. Головня брезгливо стряхнул его пальцы со своего рукава и попер обратно к месту свалки, хрипя разбегающимся воинам:
— Назад, сволочи! Убью! Душу вытрясу! Стоять до конца.
Схватил одного из беглецов — вислоусого молодого воина — дал ему по морде, опрокинув в снег.
— Куда, сукин сын? Давай назад.
Тот зарыдал, стоя на коленях. Воздел руки к небу.
— Да ведь убьют же, великий вождь! Убьют!
Головня толкнул его ногой в плечо, пинками погнал обратно в бой.
Лучине повезло. Он сумел выбраться из свалки и на четвереньках, не оглядываясь, заполз на снежный вал. Там он собрал немногих оставшихся стрелков и велел им бить по вражеским лошадям, дабы лишить врагов преимущества. Стрелки возроптали было: разве божеское дело — скотину губить? Лучина прорычал им в ответ: