— Плевать на обычай. Бейте без оглядки. Я за все в ответе.
И начали бить. Да так, что всадники валились один за другим. Пришельцы отстреливались, но в лихорадке боя не могли как следует прицелиться. Вилакази что-то кричал им, махая металлической штуковиной, потом сунул ее в твердый кожаный чехол на поясе и, вытащив нож, ринулся в гущу рукопашной.
Лучина только этого и ждал. Выхватив из-за пояса топор, он прыгнул с вала на завязшего в скопище тел начальника пришельцев и с размаху ударил его топором по голове. Лезвие скользнуло, порвав меховой колпак, и обнажило ровный железный шлем, гладко обтекавший голову. Топор, дзинькнув, вывернулся в руках Лучины, и помощник вождя, не удержавшись, рухнул под ноги коню. Желтые мослы копыт взбивали снег перед его носом, над головой звякали стремена. Тела сражавшихся то и дело валились на него, вдавливали в землю, он скидывал их с себя, ругаясь сквозь зубы.
Вдруг до его слуха донесся глухой рокот — необоримый и мощный, словно все демоны нижнего мира вдруг пустились в пляс. Лучина оторопел на мгновение, а потом заорал:
— В стороны! В стороны, прах вас побери!
Ужас придал ему сил. Скинув с себя очередного мертвеца, он вмазал какому-то пришельцу локтем по черной роже, поднялся и, расшвыривая своих, начал пробивать себе путь. Очумевшие, разгоряченные лесовики оловянными глазами смотрели на него, а он хватал их за меховики и орал:
— Обернись, дурак! Беги отсюда!
Воины оборачивались, и, изрыгнув ругательство, кидались прочь. А с бугра, увенчанного руинами древних, потекли во все стороны огненные реки, точно кровь из огромного нарыва. Реки эти делились на ручейки, вновь сливались, подминали под себя жилища и с грохотом неслись к месту боя.
Головня тоже заорал, сложив ладони в виде трубы:
— В стороны! Уходите оттуда!
Таежники, услыхав его, прыснули во все стороны, как стая вспугнутых куропаток. Запинаясь о тела товарищей, роняя оружие, они побежали кто куда. А пришельцы, узрев несущийся на них поток, толкаясь и вопя, ринулись прочь из становища.
— Ай молодца, старик! — вскричал Головня. — Не подкачал, сделал свое дело!
Мимо него, мыча от страха, половодьем неслась скотина с пылающими в рогах связками сена и валежника. Несколько коров кувырнулось в воронки от взрывов, придавив там копошившихся раненых, остальные заметались перед развороченным частоколом, втаптывая в слякотную жижу всех, кто не успел отскочить. Вилакази, пытавшийся остановить бегство своих воинов, рухнул под копыта обезумевших коров, сброшенный взбрыкнувшим конем.
Ошалевшие от пережитого таежники, тяжело дыша и вытирая кровь с лиц, наблюдали, как скотина, смяв толчею пришельцев, ломилась в ощеренные пробоины. Становище начало затягивать дымом. Шкурницы вспыхивали одна за другой.
— Братцы, спасайте жен и ребятню! — крикнул кто-то из воинов.
И бойцы, расталкивая бестолково сгрудившихся у частокола коров, ринулись на другой конец становища. Головня поднял глаза, увидел Лучину. Тот стоял, опершись левой ладонью о зубец тына, бросал взоры по ту сторону стены. Ни радости не было на его лице, ни печали, одна лишь безмерная усталость.
— Ну что? — крикнул Головня, нарочито усмехнувшись. — Пойдем ловить Огонька?
Со стороны бугра, хлеща плеткой по мятущейся скотине, спускался Хворост. Лоб и щеки его серели от дыма.
Огонька ловить не стали — сначала пришлось загонять обратно в хлев разбежавшихся коров и тушить пожары. Затем Головня решил дать отдых бойцам: нападать на вражеский стан среди бела дня казалось ему безумием — пришельцы, хоть обескровленные и потерявшие предводителя, все еще выглядели грозной силой.
— Дождемся ночи, а там и ударим вместе с парнями Ожога, — сказал он помощникам.
Одолженный Чадником писарь бойко докладывал вождю, водя заиндевевшим чернильным пальцем по испещренному черными закорючками листу мелованной телячьей кожи:
— Трудно вести подсчет, господин. Все бродят туда-сюда, порядка нет. Из полусотни лучников налицо пятнадцать… это — которых встретил… из сорока бросателей камней — не менее двадцати. А сколько всего, лишь Наука ведает. Ежели прикажешь бойцам построиться, скажу точную цифру.
— Не надо, — с безразличием махнул рукой Головня.
Он и так видел, что от его войска осталась едва половина.
Хворост подступил с осторожным советом:
— Может, отпустить сволочей подобру-поздорову, великий вождь? К чему зазря людей класть? Победа уже за тобой.