Увидев Головню, Искра поднесла к губам указательный палец, а Огнеглазка спросила, подбоченившись:
— А подарок принес ли какой?
— А меня уже недостаточно что ль? — ухмыльнулся Головня, просачиваясь внутрь. — Гляжу, у вас тут недобор…
— Будто и не знаешь, какие нынче подарки нужны: оленьи ребра, говяжий язык, кобылье молоко, медвежий жир… А то все рыба да заболонь с моченым мхом. — Внучка Отца Огневика потерла нос.
Головня не обратил на нее внимания.
— Варенихи нету, что ли? — спросил он.
— К Пылану ушла. Жароокая занедужила, вот и ушла. Не слыхал разве?
— Я ж за дровами ездил. А что, сильно занедужила? — Загонщик присел возле Искры, подтянул колено к подбородку.
— А как все недужат? — откликнулась Огнеглазка. — Без мяса тело слабнет, а уж болезни тут как тут.
Она говорила медленно, с растяжкой, как сквозь сон. Головня и сам был точно в тумане, постоянно одолеваемый дремотой. Мяса, настоящего оленьего или говяжьего мяса, он не видел с того самого дня, когда у загонщиков кончилась кровяница. Подумать только — кровяница! Это же — требуха, пища для собак и зверолюдей. В другое время она и за еду-то не считается. А нынче и кровяница шла за лакомство. Сурово взялся Огонь за своих чад, так и лупил, так и лупил, спасу нет.
— Гадаете что ль? — спросил Головня.
— Гадаем, — хмуро ответила Огнеглазка.
— На что гадаете-то?
— На еду, на что ж еще?
Головня сказал, подумав:
— Я вам другое гадание предложу — на еретиков.
Не просто так сказал — с намерением: хотел выгнать всех, остаться наедине с Искрой.
— Это зачем еще? — спросила Огнеглазка подозрительно.
— Что, струхнули?
— Ха! — выдохнул Лучина. — Я не струхнул.
— Отец Огневик за такое шкуру спустит, — тихо промолвила Искра.
Головня и ухом не повел.
— Лучина вон за оракула — продолжал он. — Мы — вопрошающие. Искра будет костяшку бросать. Что, готовы?
И все недоверчиво уставились на него, пораженные. Да и как было не изумиться? Не в бесплодных землях полуночи и не в обленеденелых горах полудня, не на голых камнях посреди большой воды и не в бездонных пропастях меж острых скал, а здесь, в напоенной жизнью тайге, в средоточии благости Огненной звучали слова, полные кощунства и злобы. Горивласа что-то зашептала Искре, косясь на Головню, Лучина глупо улыбался, будто не понял сказанного. А у стены, полускрытое в сумраке, выглядывало изваяние Огня — темно-багровое, с разъятыми очами, смахивающее сейчас больше на господина ужаса, чем на Подателя благ. В наступившей тишине стали отчетливо слышны возгласы из стойбища:
— Ктой-то, ктой-то там ярится?
— Не опои лошадь, сорванец. Не то я т-тебя…
— Рдяница, где муж-то твой, милая?
Устав ждать ответа, Головня промолвил:
— Вот вам первый мой вопрос, духи судьбы: есть ли еретики в Сизых горах?
Лучина вздрогнул, повернулся к нему спиной, засопел, размышляя. Потом изрек:
— Есть.
Искра нахмурилась, сжав костяшку. Потом уронила ее на землю. Остальные вытянули шеи, всматриваясь, сколько царапин выпало — две или одна.
— Нет! Нету их там, — объявила Огнеглазка с облегчением.
Головня сказал:
— Если несогласие, надо еще раз бросить.
Искра бросила еще раз. Выпала одна царапина. Головня почесал подбородок.
— Хм. А в Каменной лощине есть?
Лучина не колебался:
— Нет. Точно знаю, что нет.
И впрямь, не было. Костяшка подтвердила это.
Горивласа ляпнула шепеляво:
— А здесь, в общине? Есть они среди нас, а?
И все вновь оцепенели, ошарашенные вопросом. Даже Головня утратил на миг дар речи. Вот это деваха! За сугробом не видать, а как скажет — хоть стой, хоть падай.
— Права малая, надо и это узнать, — сказал он. — Есть они в общине?
Искра сказала тихо:
— Давайте прекратим.
— С чего это? — злорадно вскинулся Головня. — Спрашивать — так уж все.
— Глупости это. Не хочу знать.
Но Головню было не остановить. Чувство противоречия взыграло в нем. Точь-в-точь как на загоне, когда он последовал за вождем в мертвое место. Потому и последовал, что Светозар и Огонек говорили: «Там смерть». Вот и сейчас, гадая о запретном, он подспудно задирал остальных: «Вам слабо, а я своего добьюсь». И сочилась в нем злорадная мыслишка, будто, презрев заповеди Огня, он утвердит свое право на Искру. Удача любит смелых, а кто более смел, чем идущий всем наперекор?