В удивлении и трепете выслушали загонщики этот рассказ. В удивлении, ибо не раз уже слышали его и знали наизусть. В трепете, потому что всякий раз он вызывал у них волнение. Шутка ли — встретить черных пришельцев! Никто в общине не видел их, кроме Пламяслава. А слухи ходили разные. Говорили, будто пришельцы умеют летать по воздуху и лишать жизни на расстоянии. Утверждали, будто они питаются темной водой из глубин земли, а обычная пища для них — мерзость. Один гость из закаменного края, пришедший менять бронзовые блюда на пушнину и рыбий зуб, толковал, будто пришельцев создал Огонь, чтоб защитить людей от духов Льда, потому-то, дескать, они черны как зола.
Пламяслав же, закончив рассказ, вернулся к спору с вождем:
— Ежели пришельцы, то где жилище на нартах? Где труба? Не было там ни того, ни другого, сам видел. А стало быть — колдун.
Вождь пожимал плечами — мало ли какие пришельцы бывают?
— Ты видел раны у волков, — говорил он. — Будь это колдун, он бы наложил заклятье. А тут — словно зверь рогом пронзил. Пришельцы и есть.
Головня и Сполох, прислушиваясь к спору, выкладывали по кругу снежные брикеты — один на другой. Сполох толкнул товарища в бок, прошептал:
— Покажи им находку.
— Не буду.
— Покажи, дурак!
— Отстань.
Вождь подсел к костру, отрезал кусок мерзлой требухи, которую достал Пламяслав, начал жевать, морщась от отвращения. Затем подкинул в костер сырого мха и веток ягеля. От огня пошел густой дым. Ложбина погрузилась во мрак, сделавшись похожей на мутный омут среди серебристого озера. Небо было глухое и морщинистое, точно слепленное из глины.
Пожевав немного, вождь сказал сыну:
— Поднимись, глянь еще раз, нет там наших?
Сполох сорвался с места, взлетел на возвышенность, постоял, всматриваясь. Потом замахал кому-то, крикнув:
— Эгей, сюда!
Вождь встал и, не переставая жевать, поднялся по склону.
— Вон они, вон! — тыкал рукавицей Сполох, показывая куда-то.
Вождь обкусывал кровавый слипшийся комок требухи. Пламяслав отрешенно сидел у костра. Чуть поодаль бродили лошади — пробивали копытами наст, подцепляли зубами прошлозимнюю несытную траву и ягель.
— Ладно, иди Головне помоги, — сказал вождь.
Сполох вернулся к товарищу, задорно бросил ему на ходу:
— Едут, голубчики.
Спустя некоторое время они услышали отдаленный голос Огонька:
— Мы думали, ты это… за холмы ушел, вождь. А там, за холмами-то, ну… мертвое место. Обманул нас Большой-И-Старый. Вот так.
И сразу вернулся страх. Мертвое место! Скверна к скверне…
Вождь смолчал.
Вскоре пропавшие родичи въехали в ложбину — все трое. Впереди — Светозар на кобыле, за ним — Жар-Косторез, последним — Огонек на собачьей упряжке. Светозар сполз с лошади, захрипел, вытаращившись дико:
— Мртвй мст. Нд хдть.
Огонек соскочил с нарт, затараторил:
— Мертвое место, вождь! Надо это… уходить. Нельзя тут оставаться.
Он переводил речь отца. Сам Светозар говорил с трудом. Пять зим назад медведь своротил ему челюсть, и с тех пор вместо слов у него получались отрывистые звуки, которые он проталкивал сквозь плотно стиснутые зубы.
— Клдн, — гудел он. — Йг чр.
— Да, да, проклятые чары колдуна, — поддакнул Огонек.
Жар-Косторез взял обеих лошадей под уздцы, похлопал их по мордам. Лошади нагнулись было к снегу, но Косторез дернул их за поводья, чтоб не застудили нутро. Огонек пытался унять разбушевавшихся собак: те дрались, рычали друг на друга и лаяли. Распрягать их было опасно.
— Хоч, хоч, заполошные! — крикнул Огонек, прохаживаясь по их спинам остолом.
Не сразу и не вдруг, собак удалось успокоить. Еще немного, и разъярившиеся псы бросились бы рвать на куски лошадей — настолько вошли в раж. Мало кто мог справиться с ними в такие мгновения.
Пока Огонек разбирался с собаками, вождь расспросил Жара-Костореза о метаниях по тундре. Ответов его Головня не услышал (мешал собачий лай), но по потемневшему лицу вождя сообразил, что дело плохо. Вождь перехватил взгляд Головни, крикнул ему и Сполоху: