Чтобы дела живых не нарушали покоя мертвых, ведь рыночные залы граничили с одним из крупнейших кладбищ Парижа — Шампо или Святых-Иноков, и чтобы скот и люди не топтали могилы, где трупы были едва прикрыты несколькими сантиметрами земли, король в 1186 году приказал построить вокруг кладбища стену.
Парижский потребительский рынок находился в руках купеческой ассоциации Marchands de l'Eau (Водных Торговцев), которые монополизировали торговлю на Сене, Марне и Уазе вплоть до Манта. В 1220 году Филипп Август предоставил им право "criage", право надзора за весами и мерами, сбора налога на продажу соли, а также юрисдикцию в отношении мелких правонарушений, совершенных с помощью палок или камней, в обмен на ежегодную плату в 320 ливров. Эти хорошо организованные торговцы устраивали свои собрания в доме Maison aux Piliers, на краю Гревской площади, где обычно разгружались баржи. Их значение в жизни города сделало их предшественниками муниципальной администрации.
Ведь в Париже не было коммуны. Управление городом представляло собой неразрывный клубок юрисдикций, источник бесконечных конфликтов между королем, епископом, канониками и аббатствами, которые имели власть над той или иной частью территории, той или иной категорией населения, тем или иным видом правонарушений. Между королем и епископом, в частности, постоянно возникали споры по поводу налогов и юрисдикции над купцами. Полицейские функции в городе выполняли прево замков Малого и Большого Шатле.
Розничная торговля и ремесла находились в руках лавочников, которые еще не были объединены в структурированные гильдии, хотя около дюжины профессий были официально признаны, например, мясники, которые прочно обосновались вокруг Большого Моста, пекари, драпировщики, галантерейщики, резчики, ювелиры, старьевщики, а также книготорговцы, пергаментщики, копиисты, иллюминаторы, переплетчики. Эти купцы и ремесленники платили королю ежегодную пошлину "hauban", чтобы иметь возможность заниматься своей торговлей, но только в 1268 году прево Этьен Буало в своей знаменитом Establissement des mestiers de Paris (Книге ремесел) смог дать систематический отчет об организации торговли в столице. В 1200 году эта организация еще только создавалась.
Бурный мир студентов: беспорядки 1200 года
Это касалось и образовательного сектора. Парижский Университет еще не существовал как общественный институт. Это не помешало Парижу стать крупнейшим интеллектуальным центром Европы, в котором училось несколько тысяч студентов всех возрастов и географического происхождения. Их местом размещения был левый берег Сены. Перейдя через Малый Мост, на пологом склоне холма Сент-Женевьев, можно было столкнуться с толпой молодежи и услышать речь только латыни. "Малый Мост принадлежал диалектикам, которые бродили там, погруженные в дискуссии", — писал Ги де Базош около 1175 года. Они посещали монастырские и соборные школы, школы капитула Нотр-Дам, Сент-Женевьев, Сен-Виктор и многие другие. Там преподавались семь гуманитарных наук: тривиум (грамматика, диалектика, риторика) и квадривиум (арифметика, геометрия, астрономия, музыка), а также каноническое право, римское право, медицина и теология. Знаменитые преподаватели, такие как Ален Лилльский, Этьен Турнесский, Этьен Лэнгтон и Роберт Керзон, создали парижским школам самую престижную репутацию. Многие из них были родом из Иль-де-Франс, остальные съезжались со всего королевства и из-за границы, в том числе — из Англии, что не создавало языковой проблемы, поскольку все обучение велось на латыни. В 1200 году насчитывалось около ста магистров-преподавателей по гуманитарным наукам и около двадцати по теологии. До 40 % этих магистров, завоевав большую интеллектуальную репутацию, впоследствии стали прелатами, церковными сановниками и королевскими советниками.
В 1200 году мир образовательных учреждений переживал бум. На интеллектуальном уровне студенты были очарованы диалектикой, искусством рассуждения, которое открывало смелые перспективы, не оставлявшие равнодушными религиозных авторитетов. "Наши школяры, надутые тщеславной философией, счастливы, когда с помощью тонких рассуждений они делают какие-то открытия! Разве они не хотят знать форму земного шара, силу стихий, начало и конец времен года, расположение звезд, природу животных, ветра, кустов, корней? В этом и заключается цель их исследований: они считают, что нашли причину происходящего. Но на высшую причину, конец и принцип всего, они смотрят как охотники, если не как слепцы… Что толку от всех этих заумных рассуждений, которые вошли в моду, и от этой ярости утончения, в которой многие нашли свою стезю?" — спрашивал аббат Сен-Викторский, Абсалон. И в то же время Этьен Турнесский написал Папе Римскому, чтобы осудить дерзость некоторых диалектиков: "Болтуны во плоти непочтительно обсуждают нематериальное, сущность Бога, Воплощение Слова. В перекрестках тонких рассуждений можно услышать, как неделимую Троицу разрезают на три части! Сколько ошибок, столько и докторов, сколько скандалов, столько и слушателей, столько и богохульств, столько и общественных мест!" Куда мы придем, если ученики начнут задавать вопросы, а учителя — рассуждать? Это открывало дверь для ересей, и в эту эпоху их было не мало. Важно помнить об этом интеллектуальном контексте в то время, когда Бланка Кастильская прибыла в Париж. Ей было 12 лет, возраст самых юных парижских школяров, и ее образование и кастильская культурная среда, из которой она вышла, открыли ее разум для определенного разнообразия мыслей. В Париже она нашла интеллектуальное оживление, которое пришлось по душе ее любопытной натуре.