Но именно с цистерцианскими монахинями она чувствовала себя как дома: с монахинями Сент-Антуан-де-Шам, и особенно с монахинями ее любимого аббатства Мобюиссон, ее личного фонда, строительство которого она финансировала и за развитием которого она следила шаг за шагом, как мы видели. С 1236 года она часто приходила туда отдохнуть и была там похоронена, завещав свое сердце другому фонду — аббатству Нотр-Дам-дю-Лис.
Бланка Кастильская особенно почитала Деву Марию, в честь которой, как говорят, в возрасте 18 лет она сочинила гимн, сохранившийся в песеннике в Национальной библиотеке. Она часто посещала святыни, такие как часовня Нотр-Дам в Рокамадуре, и отдала под ее покровительство свой монастырь в Мобюиссоне. Среди современных ей святых она почитала Томаса Бекета, недавно канонизированного в 1172 году. Он олицетворял собой сопротивление епископов королевской власти, но у него было большое достоинство: он был врагом короля Англии, что делало его очень симпатичным королю Франции. Людовик VIII и Бланка посвятили ему алтарь в Нотр-Дам де Пари, а Бланка посвятила ему еще один алтарь в лазарете, который она построила в Отель-Дье. В 1234 и 1242 годах она принимала племянницу святого Томаса и была в прекрасных отношениях с его преемником на посту архиепископа Кентерберийского, Стефаном Лэнгтоном, который поддержал экспедицию Людовика VIII в Англию. Именно Лэнгтон служил при переносе праха Бекета в 1220 году, а капитул Кентербери отслужил мессу за Бланку и ее мужа. Саймон Лэнгтон, брат Стефана, жил и преподавал в Париже, где его принимала Бланка.
В 1240 году, похоже, повторилась эпопея Томаса Бекета: новый архиепископ Кентерберийский, Эдмунд Рич Эбингдонский, из-за разногласий с королем, вынужден был бежать из Англии и проезжал через Францию в Рим. Эдмунд Рич, получивший образование в Париже, имел репутацию святого и интеллектуала. Бланка Кастильская с нетерпением ожидала встречи с ним. У нее была долгая частная беседа с Эдмундом в Санлисе, говорит Матвей Парижский. Она взяла с собой своих сыновей и попросила Эдмунна благословить их, "потому что слышала, что у него была репутация святого и что он шел точно по стопам Фомы Мученика". Она тщетно пыталась убедить его остаться при дворе, но он предпочел поселиться в Понтиньи, где проживал Томас Бекет. Эдмунд Рич умер через несколько недель и был похоронен там же, и, несмотря на противодействие Генриха III, был канонизирован в рекордно короткие сроки в 1247 году. 9 июня того же года его останки были помещены в новую гробницу в Понтиньи. Бланка Кастильская присутствовала на церемонии вместе со своими сыновьями, легатом Эдом де Шатору, многочисленными епископами и баронами.
Будучи испанкой, Бланка почитала святого Иакова, чье святилище она посетила в детстве в Сантьяго-де-Компостела. Согласно Grandes Chroniques de Limoges (Великим хроникам Лиможа), она пожелала снова отправиться туда, что позволило бы ей вновь увидеть свою страну. Но епископ Парижа Гийом Овернский отговорил ее, утверждая, что долгое и опасное путешествие будет очень дорогим, и что она может получить не меньше духовных заслуг, сделав пожертвование монастырю святого Иакова, что она и сделала, дав монахам 1.500 ливров на погашение их долгов.
Среди более поздних святых, почитаема была Елизавета Тюрингская, которая умерла в 1231 году и вскоре после этого была канонизирована. В 1241 году, на банкете в Сомюре во время посвящения в рыцари ее сына Альфонса, Бланк Кастильская имела возможность продемонстрировать свою преданность новому святому, о чем даже Жуанвиль сообщает с оттенком иронии и скептицизма: "Королеве прислуживал граф Булонский, ставший впоследствии королем Португалии (Альфонсо III), и добрый граф Гуго де Сен-Поль, и один немец в возрасте восемнадцати лет, о котором говорили, что он был сыном святой Елизаветы Тюрингской (Герман Тюрингский), и что королева Бланка из благоговения целовала его в лоб, так как слыхала, что так его много раз целовала мать".
Этот история иллюстрирует одну из главных черт характера Бланки: ее импульсивность, которую ей иногда трудно было направить в нужное русло. Возможно, это связано с горячим характером ее испанской натуры. Она легко могла заплакать, что в то время не было свойственно женщинам. Узнав о смерти мужа, она была безутешна, настолько, что казалось, что она сойдет с ума. Когда ее сын объявил, что отправляется в крестовый поход, она упала в обморок. Она также легко впадала в гнев, который мог доходить до эффектных театральных сцен. Так, когда богатые греческие и итальянские судовладельцы, сдавшие свои корабли в аренду ее племяннице, константинопольской императрице Марии, для крестового похода, потребовали оплаты, она была возмущена их меркантильностью и заставила своего капеллана Этьена де Монфора произвести оплату в парижской больнице Отель-Дье, перед собранием бедных и больных людей, которые стали свидетелями этой раздачи значительных сумм денег очень богатым людям, в надежде заставить последних устыдиться и смутиться.