– Ну, ты решила, что берёшь? Бланманже или профитроли? – опять затормошила её Файка, и Нэль решилась:
– Эклер возьму. И хватит.
– А мне всё остальное, что назвал, – распорядилась Файка. И когда официант ушёл, объяснила: – Посмотрю хоть, что за звери такие, эти профитроли с тирамисами.
Нэль тоже было очень интересно, что это за «звери». Дожидаясь официанта и потихоньку осваиваясь в непривычном месте, она стала осматриваться. В ресторане (или в кафе, она до конца не понимала между ними разницы) Нэль была, дай бог памяти, в четвёртый раз в жизни. Это если считать банкет по поводу её диссертации и торжество трёхлетней давности по случаю юбилея директора лицея, где она тогда преподавала философию. А если не считать, то – во второй. Когда-то, лет так тринадцать назад, её в ресторан сводил Олег, а теперь вот Файка гуляет по случаю удачного дебюта, выхода первой книги и неожиданно больших гонораров.
Кафе было очень необычным. Кривые столы с блестящими металлическими столешницами изгибались такими загогулинами, что подруги сидели каждая в своей впадине слегка наискосок друг от друга. Стулья с высокими трубчатыми спинками и круглыми, мягкими, обтянутыми светло-коричневым, сиденьями, такими крошечными, что даже Нэль с трудом уселась, а Файкин зад пятьдесят второго размера уместился ровно наполовину. На столах стояли узкие вазочки-трубочки, в каждую вставлен стебель с жёлто-белым цветком нарцисса. Глухая стена была зеркальной, отчего небольшой зал казался вдвое просторней. Огромное окно-витрина ничем не загорожено – фестоны поверху и драпировки по бокам лишь украшают проём, придавая виду на проспект за окном некую театральность. Будто там – сцена, они – зрители, а июньский ливень за стеклом – постановка на тему лета. Нэль проводила взглядом промокшего толстяка – тот на несколько секунд попал в раму окна, убегая от ливня. Голову толстяк прикрывал красно-жёлтым пакетом, придерживая его рукой. Красные ручки пакета свисали мужчине на спину, туда же сбегала стекавшая по пакету влага: прилипшая к телу рубаха и обвисшие на заду джинсы явно до предела пропитались водой. Да, повезло им с Файкой, успели под крышу до ливня.
– Вот, пожалуйста! – сказал над ухом официант, и Нэль очнулась от мыслей. На столе уже стояли три блюдца: возле неё – с продолговатым эклером с дырочкой на боку, сквозь которую выглядывало розоватое содержимое. Возле Файкиной загогулины официант выстроил в ряд тарелочку с желтоватым брикетиком, сверху разрисованным коричневыми полосками, и две прозрачные вазочки: с чем-то вроде заварного крема, посыпанного шоколадной крошкой и золотистыми шариками из теста, утопленными в белой пене.
– Приятного аппетита! – пожелал официант, разлил чай по белым чашкам и исчез.
– Слушай, а ты всё это съешь? – засомневалась Нэль, разглядывая вполне солидные порции десертов.
– Не съем, так понадкусаю, – оптимистично пообещала Файка и задумалась. – Как ты думаешь, кто из них кто?
– Да какая разница? Лишь бы вкусно было, – философски заметила Нэль, разворачивая салфетку с приборами и рассматривая чудную вилочку с широкими зубцами. И ножик есть. Наверное, чтобы эклер разрезать.
– Разница большая! Я, думаешь, просто так всей этой фигни назаказывала? А вот и нет. Я теперь у нас кто? Писатель. И теперь я что делаю? Изучаю жизнь. А как мне её изучать, если я не пойму, где тут профитроли, а где блеманже?
– Бланманже. Давай у официанта спросим, – предложила Нэль и отрезала кусочек от эклера. Тесто было свежайшим, творожно-клубничная начинка – нежнейшей.
– Нет, сама угадаю. Я загадала – если не ошибусь, у меня и со второй книжкой всё будет в лучшем виде. Итак, – Файка стала двигать по столу вазочки – полосатый кубик в тарелке – бланманже, шарики в пене – профитроли, каша эта с шоколадом – тирамису!
– А по-моему, наоборот. То, что шоколадом посыпано – бланманже, а пирожное – тирамису, – засомневалась Нэль.
– Да? Тогда давай спросим! Молодой человек, подойдите на минуточку! – поманила Файка официанта. А подманив, спросила:
– Кто тут у вас бланманже?
– Вот! – показал он на «кашу с шоколадом», и Файка вздохнула: