«Отдeл разбойничьих пeсен про удалую жизнь и преслeдования — один из самых поэтических и свeжих. Там, гдe кончаются вольныя похождения и запeвает пeсня о неволe и возмездии за удалые, но незаконные походы, начинается отдeл пeсен, принятых в тюрьмах, в них взлелeянных, украшенных и облюбованных, — словом, отдeл пeсен, принятых в тюрьмах. Оттого онe и стали таковыми, что в тюрьмe кончаются послeдние вздохи героев и сидят подпeвалы и запeвалы, рядовые пeсенники-хористы и сами голосистые составители или авторы пeсен»[4].
Вот нeсколько старинных острожных пeсен[5].
Милосердные наши батюшки,
Не забудьте нас невольников,
Заключонных, — Христа ради!
Пропитайте, наши батюшки,
Пропитайте нас, несчастных,
Пожалeйте, наши батюшки,
Пожалeйте, наши матушки,
Заключонных, Христа ради!
Мы сидим-то во неволюшкe,
Во неволe — в тюрьмах каменных
За рeшотками желeзными,
За дверями за дубовыми,
За замками за висячими.
Распростилися мы
С отцом, с матерью,
Со всeм родом своим,
Со всeм племенем.
Острожныя пeсни.
I.
Ещо сколько я, добрый молодец, не гуливал,
Что не гуливал я, добрый молодец, не похаживал,
Такова я чуда-дива не нахаживал,
Как нашол я чудо-диво в градe Киевe:
Среди торгу-базару, середь площади,
У того было колодечка глубокова,
У того было ключа-то подземельнова,
Что у той было конторушки Румянцевой,
У того было крылечка у перильчата:
Уж как бьют-то добра молодца на правежe,
Что на правежe его бьют,
Что нагова бьют, босова и без пояса,
В одних гарусных чулочках-то, без чоботов
Правят с молодца казну да монастырскую[7].
Из-за гор-то было гор, из-за высоких,
Из-за лeсу-то было лeсочку, лeса темнова,
Что не утренняя зорюшка знаменуется,
Что неправедное красно солнышко выкатается:
Выкаталась бы там карета красна золота,
Красна золота карета государева.
Во каретушкe сидeл православный царь,
Православный царь Иван Васильевич:
Случилось ему eхать посередь торгу.
Уж как спрашивал надёжа-православный царь
Уж как спрашивал добра молодца на правежe
— «Ты скажи-скажи, дeтина, правду-истину:
Ещо с кeм ты казну крал, с кeм разбой держал?
Если правду ты мнe скажешь — я пожалую,
Если ложно ты мнe скажешь — я скоро́ сказню.
Я пожалую тя, молодец, в чистом полe
Что двумя тебя столбами да дубовыми,
Уж как третьей перекладиною кленовою,
А четвертой тебя петелькой шолковою».
Отвeчает ему удалый добрый молодец:
— «Я скажу тебe, надёжа-православный царь,
Я скажу тебe всю правду и всю истину,
Что не я-то казну крал, не я разбой держал!
Уж как крали-воровали добры молодцы,
Добры молодцы, донские казаки.
Случилось мнe, молодцу, идти чистым полем,
Я завидeл — в чистом полe сырой дуб стоит,
Сырой дуб стоит в чистом полe кряковистый.
Что пришол я, добрый молодец, к сыру-дубу,
Что под тeм под дубом под кряковистым
Что казаки они дeль дeлят,
Они дeль дeлят, дуван дуванили.
Подошол я, добрый молодец, к сыру дубу,
Уж как брал-то я сырой дуб посередь его,
Я выдергивал из матушки сырой земли,
Как отряхивал коренья о сыру землю.
Уж как тут то добры молодцы испугалися:
Со дeли они, со дувану разбeжалися:
Одному мнe золота казна досталася,
Что не много и не мало — сорок тысячей.
Я не в клад-то казну клал, животом не звал,
Уж я клал тоё казну, во большой-от долг,
Во большой-от дом, во царев кабак».
II.
(Вариант).
Били добраго молодца на правежe,
На жемчужном перехрёстычкe,
Во морозы во хрещенские,
Во два прутика желeзные.
Он стоит удаленький, не тряхнется,
И русы кудри не шелохнутся,
Только горючи слезы из глаз катятся.
Наeзжал к нему православный царь,
Православный царь Петр Алексeевич.
Не золо́тая трубынька вострубила.
Не серебряна сыповочька возыграла,
Тут возговорит царь Петр Алексeевич:
— «Вы за што добротнова ка́зните?
Бьете-ка́зните казнью смертною?» —
Тут возговорят мужики приходские:
— «Уж ты гой еси, православный царь,
Царь наш царь, Петр Алексeевич!
Мы за то его бьем-казним:
Он покрал у нас Миколу Можайскова,
И унес казны сорок тысячей». —
Тут возговорит добрый молодец:
— «Уж ты гой еси, православный царь,
Православный государь, Петр Алексeевич!
Не вели меня казнить-вeшати,
Прикажи мнe слово молвити,
Мнe себя, добра молодца, поправити.
Не я покрал у них Миколу то Можайсково,
И не я унес у него золоту казну,
А покрали его мужики-кашилы[8].
Только лучилося мнe, доброму молодцу,
Это дeло самому видeти.
Гулял я, молодец, по бережку
На желтом песку, при мелком лeску,
И увидeл, что они дeлят казну,
Не считаючи дeлят — отгребаючи.
У меня, у молодца, сердце разгорeлося,
Молодецкая кровь раскипeлася;
Ломал я, молодчик, мостовиночку дубовую;
Перебил я мужиков до полу-смерти,
Иных прочих чуть живых пустил.
И взял я́ у них зо́лоту казну.
Взяв казну, стал казну пересчитывать:
Насчитал казны сорок тысячей».—
Тут не золота трубынька вострубила,
Не серебряна сыповочька возыграла,
Как возговорит надёжа православный царь,
Православный государь, Петр Алексeевич:
«Ты куда такову́ казну дeвал?»
Тут возговорит добрый молодец:
— «Уж ты гой еси, православный царь,
Православный государь, Петр Алексeевич!
Прогулял всю казну во кружалe я,
Во кружалe я, во кружалищe,
С голытьбою я, со казацкою».
вернуться
С. Максимов. Сибирь и каторга. СПб. 1871.I.372–373. =3-е изд. 1900, 140.
вернуться
Эти пeсни (за исключением VI, VII и IX) имeются тоже в сочинении С. В. Максимова «Сибирь и каторга». Так «Милосердная» по 1-му изд. I. 29 = по 3-му стр. 3; «Острожныя» №№ 1–5 по 1-му изд. I. 385–389=по 3-му изд. 144–146, № 8 по 1-му изд. I. 391–392=по 3-му изд. 146, №№ 10–17 по 1-му изд. I. 392–396, 398–401=по 3-му изд. 146–149. В. Ф. Трахтенберг приводит только тe пeсни, которыя ему самому удалось слышать из уст острожников и заключенных. Поэтому нeкоторыя пeсни напечатаны здeсь с незначительными измeнениями против текста, сообщаемаго Максимовым. Б.
вернуться
В Москвe урочище: мeсто старых казней.
вернуться
Точное значение этого слова утрачено; из тюремнаго жаргона оно уже давно исчезло.