Блатная музыка. «Жаргон» тюрьмы

XVII.

      Не от пламечка, не от огнечка
      Загоралася в чистом полe ковыль-трава;
      Добирался огонь до бeлаго до камешка.
Что на камешкe сидeл млад ясен сокол.
Подпалило-то у ясна сокола крылья быстрыя,
Уж как пeш ходит млад ясен сокол по чисту полю.
Прилетeли к нему, ясну соколу, черны вороны;
Они граяли, смeялись ясну соколу,
Называли они ясна сокола вороною:
— «Ах, ворона ты, ворона, млад ясен сокол!
Ты зачeм-зачeм, ворона, залетeла здeсь?»
Отвeт держит млад ясен сокол чорным воронам:
— «Вы не грайте, вы не смeйтесь, чорны вороны!
Как отрощу я свои крыльи соколиныя,
Поднимусь я, млад сокол, высокошенько,
Высокошенько поднимусь я по поднебесью,
Опушусь я, млад ясен сокол, ко сырой землe,
Разобью я ваше стадо, чорны вороны,
Что на всe ли на четыре стороны;
Вашу кровь пролью я в сине море,
Ваше тeло раскидаю по чисту́ полю,
Ваши перья я развeю по темным лeсам».
Что когда-то было ясну соколу пора-времячко,
Что летал-то млад ясен сокол по поднебесью,
Убивал-то млад ясен сокол гусей-лебедей,
Убивал-то млад ясен сокол сeрых уточек.
Что когда-то было добру молодцу пора-времячко,
Что ходил-то гулял добрый молодец на волюшкe,
Что теперь-то добру молодцу поры-время нeт.
Засажон-то сидит добрый молодец во побeдности:
У злых ворогов добрый молодец в земляной тюрьмe.
Он не год-то сидит, добрый молодец, и не два года,
Он сидит-то добрый молодец ровно тридцать лeт,
Что головушка у добра молодца стала сeдешенька
Что бородушка у добра молодца стала бeлешенька,
А все ждет-то он, поджидает выкупу — выручки:
Был и выкуп бы, была выручка, своя волюшка,
Да далечева родимая сторонушка!

Приложение 3-е Нeчто о «Музыкe»

(т. е. о тюремном арестантском жаргонe)[16].

Употребляемый в тюрьмах западнаго края, он нeкоторыми словами рeзко отличается от языка, употребляемаго в тюрьмах сeверных или южных губерний, Сибири и столиц, — но все же представляет «одно цeлое» — язык, которым пользуется «блатной» мир нашего отечества. Язык, употребляемый столичными «блатными», подраздeляется на «петербургский» и «московский». Слово, в одной тюрьмe значащее одно, в другой означает нeчто совершенно другое, что однако, как указано выше, не мeшает «блатным», пользуясь этим языком и жаргонами, повсюду отлично понимать друг друга. В образном и подчас остроумном и мeтком подборe слов этого языка встрeчаются часто проникшия в него, большею частию в искаженном уродливом видe, иностранныя имена и названия.

В язык этот вошли многия слова исчезнувших на Руси «говоров». Исчезли «говоры» ушкуйников, мазыков, офеней и кантюжников, послe того как, в силу социальных условий, исчезли сословия, создавшия их.

Связь острожнаго жаргона и даже прямое происхождение его от офенскаго языка, по сходству большей части слов, несомнeнны.

В библиотекe Казанскаго университета существует рукописная книжка «Описание Кричевскаго графства или бывшаго староства Гр. Ал. Потемкина, в ста верстах от Дубровны, между Смоленскою и Могилевскою губерниею». Рукопись прошлаго [XVІII-го] вeка. В ней, между прочим, попадается такое мeсто: «Я думаю, что непротивно будет, если я упомяну здeсь и о том нарeчии, которым всe кричовские мeщане, а особливо живущие около польской границы корелы (не от Корелов, а от грабежей своих так названные крестьяне) между собою изъясняются. Сие нарeчие, подобно многим российским, а особливо суздальскому, введено в употребление праздношатавшимися и в распутствe жившими мастеровыми, которые, привыкнув уже к лeни и пьянству, принужденными находились для прокормления своего оное выдумать и сплесть, дабы посторонние их не разумeли и они всeх тeм удобнeе обкрадывать и мошенничать могли. Употребляемая между ними таковая рeчь называется „отверницкою“ или „отвращенною“». Автор «для любопытства» прилагает нeсколько слов, глаголов и рeчений этого языка. Вот все им приведенное:

«Еперь у каврюка чуху» — украдь у господина шубу; «хлизь в хаз, а то Сергeй смакшунит» — иди в избу, а то дождик замочит; «клёва кургает» — хорошо поет; «манек химшает» — мой брат хворает; «клева капени по лаудe» — хорошенько ударь его по головe; «гримус закотает» — гром убьет; «мощерник» — сапожник; «кулганник» — портной; «лох» — мужик; «яруха» (около-де Суздаля «гируха»[17]) — баба; «унхлыт» — сестра; «кочет» — поп; «кудлей» — еврей; «хазберница» — церковь; «семирка» — игла (оттого что их на денежку семь купить можно); «теплухи» — чулки; «кривцы» — деньги; «круглеки» — рубли; «зедька» — рожь; «сумeха» — хлeб; «лапта» — молоко; «тсекун» — масло; «лапуха» — щи; «нахрин» — хрeн; «кругалка» — рeпа; «солодуха» — морковь; «лескушка» — чечевица; «кудрявка» — гречиха; «халбур» — овес; «бeлуха» — пшеница; «цикаус» — просо; «акруша» — ячмень; «милкус» — пиво; «делька» — вода; «ардимаха» — вино; «алыда» — корова; «перхутка» — овца; «лауда» или «неразумница» — голова; «шихта» (а около-де Суздаля «карата») — дeвка; «микрец»[18] — мальчик; «куба» (а около Суздаля «ламоха») — молодица; «кухторить» — продавать; «ухлывать» — бeжать; «траить» — eсть; «набусаться» — напиться; «сеждонить» — сидeть.

16

См. Максимов, Сибирь и каторга. С.-Петербург 1871. І. 429–459 (Тюремный словарь и искуственные байковые, ламанские и кантюжные языки), особенно стр. 442–443.=3-е изд. 1900, стр. 158–170, особенно 163–164.

17

По офенски: старый — «гирый», старик — «гирех», старуха — «гируха» (замeчательно, что у греков: «старик» — heron); пять — пенда (греч. pente); декан — deka, десять; декапенда — пятнадцать, dekapente. Впрочем, эта греческая примeсь идет недалеко. Встрeчается больше слов новаго образования и исковерканных польских и других славянских.

18

[Напрашивается сопоставление с греческим mikrós — малый. Б.].