Стал виден Рябой. Он лежал недвижимо. Одна его рука была простерта к двери, другая - окоченелая и скорченная - прикрывала лицо. Из пробитого черепа сочилась кровь, смешивалась с мыльной пеной и окрашивала ее в радужные тона.
Вдруг мне почудилось, что Рябой шевельнулся… Но нет, он был мертв! Это шевелилась пена; она кипела и ползла, пузырясь, и опадала на пол багряными яркими хлопьями.
10
Марсианин
История эта наделала шуму, из Владивостокской прокуратуры прибыла специальная следственная комиссия. Было создано «Дело о групповом убийстве в бане». Троих ребят, принимавших участие в избиении, отправили закованными в наручники во внутреннюю тюрьму.
Каждому из них предстояло получить теперь «довесок» - новый дополнительный (и немалый) срок.
Все остальные попали вместо карантинной зоны в БУР (Барак Усиленного Режима). По существу, это был самый обычный карцер. И уже чувствовал я, что карцеры будут теперь сопутствовать мне постоянно и вся моя лагерная жизнь пройдет отныне под этим знаком!
Вечером мы долго не спали с Лениным, толковали о случившемся.
— Как же это все-таки произошло? И главное - за что? - спросил я, с отвращением припоминая подробности убийства - шевелящиеся тела, кровяную радужную пену. - За что их? Неужели за одни только слова? За сомнения?
— Сам не пойму, - наморщился задумчиво, собрал складками кожу на лбу. - В общем, если бы Рябой не побежал тогда, ничего бы и не было. Ну, поорали бы малость. Ну, может, дали бы разок по шее, - эка важность! А он вдруг рванул к дверям… С этого и началось.
— Кошмар, - пробормотал я.
— Да уж конечно, - согласился он, позевывая. - Хорошего мало. Но с другой стороны, что Бог ни делает…
— Бога ты сюда не приплетай! - сказал я.
— Нельзя? - спросил он с юмором. - Ладно, не буду. Мне все едино - что Бог, что сатана! Я человек простой, необразованный. Да и вообще, дело не в том.
— А в чем же?
— Дело в том, что время сейчас особое, смутное… Война! - он посмотрел на меня, сощурясь. - Верно я говорю, интеллигент?
— Н-ну, верно.
— Верно, - повторил он медленно. - Ну, а раз война - всякие сомнения уже пахнут предательством. Кто знает, что у этого Рябого было на уме? Ты знаешь?
— Нет, - я пожал плечами. - Откуда?
— И я не знаю, - сказал он. - И никто. А сейчас самое главное - знать именно это! Знать, чем дышит человек, на что он годится, к кому можно без опаски повернуться спиной.
— Это, пожалуй, самое сложное, - возразил я. - Чем дышит человек? Поди разберись.
— Можно, - сказал Ленин, - можно и тут разобраться. Есть слова, есть поступки, по ним и надо судить. Вот, скажем, ты…
— А что - я? - мгновенно настораживаясь, спросил я. - Что?
Я все время чувствовал, что Ленин исподволь, но неуклонно добирается до меня. Кружит, делает петли… И круги эти постепенно сужаются.
— Что, собственно, можно сказать о моих поступках?
— Да, в общем, ничего существенного. Так только - мелочи. Взять хотя бы ту же баню… Ты как себя повел?
— Никак…
— В том-то и суть!
— Ну, хорошо, - сказал я тогда, - а ты? Как ты себя повел?
— Так я - причем? - удивленно развел он руками. - Я был в стороне.
— Ну а я рядом. И что же? Там было много народу. Кто успел - тот сделал. Я не успел.
— Вот, вот. Сделал Девка. А почему? Шайка с кипятком-то ведь была у тебя в руках!
— Так уж вышло. Девка подскочил, выхватил…
— Нет, голубок. Ты сам ему отдал! Я хоть и оказался в стороне, но все видел, - Ленин придвинулся, задышал мне в лицо. - Не осмелился, не рискнул плеснуть; предпочел, чтобы марались другие!
— К чему ты все это говоришь? - спросил я негромко. - Хочешь обвинить меня в чем-то? Давай!
— Обвинить пока трудновато, - усмехнулся он, - но подозрения - это правда - имеются.
— Так изложи их! - я приподнялся, глядя в круглые его, ледяные глаза. - Изложи свою мысль, черт тебя возьми! В чем ты меня подозреваешь?
— В том, что ты не наш…
— Кто же я, по-твоему?
— Хрен тебя знает. Марсианин… Из другого мира! Не из блатного - во всяком случае!
— Эт-то еще надо доказать! - заявил я. - Сам знаешь: без уличающих фактов…
— Кое-какие уже есть, - сказал он, - да, кое-какие. - Ты вот говоришь, что твоя мать проститутка, а отец ростовский босяк. Правильно? Что ты вырос в притоне… Так?
Все это я, действительно, говорил когда-то. И не раз. И теперь мне пришлось согласиться с Лениным.
— Допустим, - сказал я, изучая его и готовясь к очередному подвоху.
— Тогда растолкуй - откуда эта начинка? Вся эта твоя образованность, интеллигентность - откуда они? Кто приучил тебя к книжкам, к сочинительству - отец-босяк? Или мать-проститутка? Культурный был у тебя притон…
Я растерялся на мгновение; слишком внезапно нанесен был этот удар! Однако молчать нельзя было. И подавшись к нему, сказал:
— Почем ты знаешь, может быть, я гений! Вроде Максима Горького. Слышал о таком писателе? Он тоже вырос в притонах. Но, даже если я и выдумал эти дурацкие притоны, что из этого?