Там в семье прокурора — материнская стража,
Жила дочка-красотка с золотою косой,
С голубыми глазами и по имени Нина,
Как отец, горделива и красива собой.
Было ей восемнадцать, никому не доступна,
И напрасно мальчишки увлекались-то ей.
Не подарит улыбки, не посмотрит, как надо,
И с каким-то презреньем все глядит на парней.
Но однажды на танце не шумливый,
но быстрый,
К ней прилично одетый паренек подошел.
Суеверный красавец из преступного мира
Поклонился он Нине и на танец увел.
Сколько чувства в них было,
сколько ласками грели!
Воровская любовь коротка, но сильна.
Не напишут романа про любовь уркагана,
Воровская любовь никому не нужна!
Но однажды во вторник,
в день дождливый, ненастный,
Завалил на бану он ее и себя,
И вот эта вот Нина, дочь прокурора,
На скамью подсудимых за жиганом пошла.
А за красным столом, одурманенный дымом,
Воду пил прокурор за стаканом стакан.
А на черной скамье, на скамье подсудимых,
Сидит дочь его Нина и молоденький вор.
На прощание он попросил у судейства
Попрощаться с своею молодою женой,
И уста их слилися в поцелуе едином,
Только горькие слезы проливал прокурор.
ИЗМЕНА
Когда с тобой мы встретились,
черемуха цвела,
И в парке тихо музыка играла.
А было мне тогда еще совсем немного лет,
Но дел уже наделал я не мало.
Лепил я скок за скоком, а наутро для тебя
Бросал хрусты налево и направо.
А ты меня любила и часто говорила:
«Житье блатное хуже, чем отрава!»
Но дни короче стали, и птицы улетали
Туда, где только солнышко смеется,
А с ними мое счастье улетело навсегда,
И понял я — оно уж не вернется.
Я помню, как с форшмаком
ты стояла на скверу,
Он был бухой, обняв тебя рукою,
Тянулся целоваться, просил тебя отдаться,
А ты в ответ кивала головою.
Во мне все помутилось, и сердце так забилось,
И я, как этот фраер, зашатался.
Не помню, как попал в кабак,
и там кутил, и водку пил,
И пьяными слезами обливался.
Однажды как-то ночью я встал вам на пути.
Узнав меня, ты сильно побледнела.
Его я попросил в сторонку отойти;
И сталь ножа зловеще заблестела.
Потом я только помню, как мелькали фонари,
И мусора в саду кругом свистели.
Всю ночь я прошатался у причалов до зари,
А в спину мне глаза твои глядели.
Любовь свою короткую хотел залить я водкою
И воровать боялся, как ни странно,
Но влип в исторью глупую,
и как-то опергруппою
Я взят был на бану у ресторана.
Сидел я в всесознайке, ждал от силы пятерик,
Когда внезапно вскрылось это дело…
Зашел ко мне шапиро, мой защитничек-старик,
Сказал: «Не миновать тебе расстрела!»
Потом меня постригли, костюмчик унесли,
На мне теперь тюремная одежда.
Квадратик неба синего и звездочка вдали
Сверкают мне, как слабая надежда.
А завтра мне зачтется мой последний приговор.
И снова, детка, встретимся с тобою.
А утром поведут меня на наш тюремный двор,
И там глаза навеки я закрою.
ИДУ ПО НЕВСКОМУ
Иду по Невскому проспекту,
Ко мне подходит урка свой,
И говорит он мне: «Анюта!
Легавый ходит за тобой!
Он целый день канает следом,
Тебя он не засек чуть-чуть.
Давай, вались, а я покеда
Его попробую макнуть».
Иду по Невскому проспекту
И оборачиваюсь, вслед,
Гляжу, за мной канает некто,
Одетый в кожаный жакет.
Так мы доходим до «Пассажа»,
Там есть хороший парадняк.
Не обернувшись к нему даже,
Я захожу в тот парадняк.
Кругом меня шумят трамваи,
Мой шум остался за спиной.
Дорогу солнцу преграждая,
Вскочила кожанка за мной.
Тут тормознулась я чего-то
И думаю о том, о сем,
А он зашел и курит с понтом,
Как будто ждет кого-нибудь.
Тут двери с шумом отворились,
Ворвалась кодла уркачей,
И всё тут хором встрепенулось
Навстречу гибели своей.
Он вынул ножик из кармана
И начал ловко им крутить,
Двоих из них задел по роже,
А трех заставил отступить.
А он стоял в углу прижатый,
Махал поломанным ножом.
По фене крикнул он: «Ребята!
Ведь я с легавкой не знаком!
Ведь я приехал издалека
Так все любимой объяснить».
Тут я его узнала — Леха!
В приютке вместе мы росли.
Его я долго не видала,
В тюрьме он десять лет звонил,
Его я сразу не узнала,
Но он любимой не забыл.
«Иду по Невскому проспекту,
Потом рассказывал он мне:
Гляжу, смотрю — Анюта это,
А может, снится наяву.
Малин я в Питере не знаю,
Ни с кем по фене ни гугу,
И за тобою я канаю,
А обратиться не могу!»
Недолго счастливы блатные,
Пришла беда — от урки весть.
И вот мы снова крепостные,
Он в Воркуте, а я вот здесь!