Еще не улеглась нахлынувшая волна счастья из ближайших кустов выскочил косолапый мужичок, одетый в мятый серый мундир и радостно потер руки.
-- Вот где, голубчик, прячешься! Думал пересидеть облаву в саду господина старосты, умник. От сержанта Лабудько еще никто не уходил. Взять его!
Не успел я опомниться, два рослых ухаря опутали меня веревками с ног до головы, как младенца пеленками. Еле успел чертов листок с заклятием в карман сунуть. Сделав черное дело, рядовые застыли по стойке смирно. Оба под два метра, в плечах -- не меньше, лица круглые как по циркулю, репчатые носы свернуты набок.
-- Чего встали истуканами, -- рявкнул сержант, -- в телегу его сердешного тащите.
Но едва великаны шевельнулись, от яблони рыжей молнией метнулась тень. Ближний громила хлопнул по ляжкам и бабьим голосом взвыл:
-- Ой!
-- Ванька, ты чего? - удивился Лабудько.
-- Ща, я его пришибу, -- радостно заорал второй детина. Он первым заметил кота и схватил дубину, размером с оглоблю. Верный Четок, учуяв опасность, разжал когти.
-- Васька, не сметь! -- прорычал сержант, но поздно. От хлесткого удара Ванька выгнулся дугой и орал уже по-настоящему, солидным басом.
-- Смотри-ка, кажись, промазал, -- произнес Васька.
А мой рыжий товарищ взобрался на дерево, и ей-богу, глядя сверху, нагло улыбался. Васька с Ванькой пошли в атаку.
-- Прекратить, ироды! -- завопил Лабудько. -- И ж чего удумали, ломать деревья в саду господина старосты. В штрафную сотню захотели! Узнаете тоды, почему окунь уху не жалует, да поздно будет!
-- Эта зверюга мне мундир порвала и спину исцарапала, -- огрызался Ванька.
-- Ничего, мамка заштопает, а девки и не такие узоры оставляли. Смажешь дегтем, зарастет, как на кобеле.
Конвоиры схватили меня за ноги и поволокли. Лабудько гордо шагал впереди. Я попытался призвать налетчиков к порядку:
-- Позовите дежурного по отделу! На каком основании произведен арест? Мои сутки заканчиваются, где ордер за подписью прокурора? Требую адвоката!
Ванька сжал кулак.
-- Во, тебе основания. Тресну в лоб -- уши отклеятся.
Пришлось заткнуться. Если уши не отлетят, то ноги точно откинутся. Инстинкт самосохранения подсказал -- с протестами надо подождать. Не церемонясь, меня швырнули на охапку соломы. Телега загремела по ухабам. Я огляделся.
Вдоль проселка тянутся добротные крестьянские избы. Всюду зеленая поросль. У колодца стоят девки в цветастых платках и длинных, до пят, сарафанах. За околицей пшеничное поле, воздух пахнет мятой, а по округе разлетается веселый звон кузнечного молота.
Господи! Куда я попал? Это не мой мир. Здесь не воняет бензином. Где я? От грустных мыслей отвлекло шуршание соломы. Из копны выбрался еще один пленник. Из-под не стриженой челки выпирает огромная шишка, лицо -- детское, а глаза -- наглые. Парень выцепил взглядом Лабудько:
-- У, сволочь!
-- Глядикась, очухался! -- радостно отозвался сержант. -- А я уж испужался -- часом не пришибли в горячке. С мертвых, какой толк, за них премий не дают. Хороший нынче денек выдался, двоих сцапали. Ежели за каждого по рубь двадцать, то за двоих... -- Лабудько принялся загибать пальцы.
-- Два сорок, -- вырвалось у меня. Сержант расцвел пуще прежнего.
-- Верно! А ты грамотный что ль? Чего тогда в дезертиры подался? Указ князя Старобока на каждом столбе развешен. Всякий, кто без дел мается, должен добровольцем в штрафную сотню записаться для нужд государственных.
Во влип! Мало того, что неизвестно где оказался, так еще и в штрафники угодил. Нет уж, увольте, свое я оттрубил честно, три месяца как дембельнулся и геройски погибнуть во славу Старобока в мои планы не входит. Надо "косить" и назад -- в двадцатое отделение милиции, пока в розыск не объявили.
-- Мне, господин сержант, на службу идти никак нельзя, -- собравшись с духом, выпалил я.
-- Это еще почему?
-- Я убежденный пацифист.
-- Слово-то какое мудреное, что ж за гусь такой?
-- В дословном переводе с латыни...
-- Да знаю я, -- перебил Васька, -- в позапрошлый вторник бегали с Ванькой в Кукуево, там купец заморский торговал, так у него помощника тоже педиком звали. -- Васька склонился к уху сержанта. Принялся шептать. Лабудько побелел, пошел пятнами и осенил лоб крестом.
-- Господи, грех то какой!
-- Так и я про то же, -- оскалился Васька. -- Ко мне паразит приставал. Я по уху, хотел дурь из башки вышибить, да видно разум задел. Хлипкий нынче пошел иностранец, чуть тронешь, орать начинает. Бей говорит, топчи, а у самого рожа довольная, будто крынку сливок выпил. Умом видать тронулся.
-- Да это же совсем не то! -- заорал я. Но меня и слушать не стали. Лабудько еще крестился, а Ванька внес новое предложение:
-- А чего, бать, может и этому треснуть, лучше уж дураком, чем пацифистом.
Лабудько подпрыгнул будто ужаленный.
-- Сколько раз говорено -- дома я для вас отец родной, а на службе -- господин сержант! Велено пойманных тащить в кутузку -- вот и вези! Пущай Старобок сам разбирается. Мож ему эти пацифисты в зверинец нужны, гостям вместе с медведями показывать. Наше дело маленькое, привел дезертира -- получи рубь двадцать.
Я чуть не расплакался, с такой аттестацией и в камеру! Чего Жгут потом скажет? Нравы обитателей здешней тюрьмы могут отличаться от тех, что приняты у нас, но и они, наверняка, далеки от совершенства. Надо рисковать. Требуется срочно заглушить крамольные мысли в голове сержанта. Найти другую проблему, понятную и близкую, чтоб извилины у Лабудько заклинило.
-- Господин сержант, -- елейным голосом окликнул я мужичка, -- а чего вы закон нарушаете? Семейный подряд на рабочем месте организовали.
-- Опять непонятности говоришь, -- выругался глава семейства.
-- Чего тут непонятного, сам на службу устроился и сыновей пристроил. Вон какие орлы, самое место в первых рядах за светлое будущее биться.
Старик бесхитростно улыбнулся:
-- Эт, по-твоему, я кровных деток на смерть посылать должен?
-- Так и я про то же. Используешь служебное положение. За это и статья сыщется, что там у вас нынче -- уголовный кодекс, русская правда или судебник Старобока? По законам военного времени тебе топор с палачом положены, а не рубь двадцать.
-- Дак, эть... -- зазаикался мужик. -- Нету никакого военного время, просто добровольцы в штрафную сотню нужны. А сынки у меня еще отроки несмышленые, вот к себе поближе, что б под присмотром значит... К тому же в указе как сказано -- ловить праздношатающихся, а они при деле, да и умишком слабоваты.
-- На девок мозгов хватает. Смотри сержант, Старобок узнает, такую статью навесит, век не отмоешься.
На этом я посчитал задачу выполненной. Это не рубь двадцать на два умножать. Лабудько кряхтел от натуги, трудно ему давались логические выводы. Можно еще маслица в огонь подлить, да чувство самосохранение включило тормоза. Пришибут в чистом поле при попытке к бегству, знаю я эти штучки. Так мы и ехали: лошадь -- впереди, остальные -- сзади. Слева Васька сопит, справа Ванька пыхтит, Лабудько думу думает, я на соломе нежусь.
Первое правило политической борьбы гласит -- посеял панику в рядах врагов, вербуй союзников. Я повернулся ко второму пленнику:
-- Как звать-то тебя, мил человек?
-- Федькой, -- отозвался он.
-- А скажи-ка мне Федор, -- начал я допрос, -- куда эти отморозки нас везут?
Федька заерзал задницей по соломе.
-- Слово-то, какое хорошее! Вот окрестил! От-мо-роз-ки! Запомнить бы! -- Он дважды, со смаком, произнес понравившееся ругательство.
-- Вы, гражданин дезертир, отвлекаетесь от темы, -- напомнил я. -- Куда направляется этап?
-- Известно куда, -- зевая, ответил Федор, -- в столицу, пресветлый Северец.
-- Это где ж такой, в каком государстве?
Наглость в Федькиных глазах сменилась удивлением.
-- Ты че, не местный?