Семейная жизнь расстроилась, однако, лишь после кончины их второго ребенка, сына столь желанного, но умершего в младенчестве. Благочестивая Зоэ смиренно покорилась воле неба; простодушный Юбер сыпал проклятиями, стучал кулаком по столу, объявил, что никакого Бога нет, и укоры перепуганной жены только еще больше его разъяряли. Не знаю, в это ли именно время встало между ними смеющееся личико Сесили; во всяком случае, если, как показывает вышеописанная сцена, хорошенькая горничная и принадлежала какое-то время к домашней прислуге, она недолго оставалась в этом подчиненном положении и вскоре стала хозяйкой собственного дома в деревне. Сговорчивый отец этой признанной любовницы был небогатым разорившимся пивоваром, которому зять с левой руки помог выбраться из затруднения. Пивовар был радикалом, возможно, даже масоном и потому презираем приличными семьями. Эта среда повлияла на Юбера, и так уже возмущавшегося тем, что приходский кюре вмешивается в его семейные дела. В один прекрасный день читатели местной газеты, придерживавшейся передовых взглядов, узнали, что известный землевладелец, г-н Юбер Д. согласился стать председателем антиклерикального клуба — эту информацию сопровождали яростные нападки на духовенство. Зоэ приложила все старания, чтобы вернуть Юбера если не себе, то Богу, что довершило их разрыв.
Супружеская любовь дала, однако, еще несколько слабых вспышек. В 1890 году дети г-на де К. де М. вступили в Сюарле в права наследства, и Зоэ получила сразу свою долю и отцовского состояния, и того, что завещал Луи Труа и что до сей поры не было поделено. Юбер немедля продал земли в Эно, чтобы купить другие, поблизости от А. — поступок безусловно расчетливый и увеличивший его престиж. На деньги жены он купил также ресторан посреди городской площади и пристроил туда племянниц Сесили. В течение нескольких лет, которые были окрашены эйфорией, вызванной этими легкими деньгами, у законной супруги родились двое сыновей, но вторые роды нанесли ей увечье, которое брюссельский гинеколог излечить не смог. На сей раз супружеская жизнь кончилась безвозвратно. Может быть, Зоэ и не сожалела об этом, разве что досадовала, что ее окончательное устранение развязало руки тому, что кюре в исповедальне назвал бы нечестием, иначе говоря, Сесили.
Зоэ удвоила свою набожность. Она каждый день исповедывалась и, чтобы не проделывать натощак путь в оба конца, завтракала в маленьком католическом кафе против церкви; хотя она с трудом изъяснялась по-фламандски, ей случалось заводить разговор с арендаторами Юбера и обещать выхлопотать для них снижение арендной платы или отсрочку платежа, на которые по своей воле Юбер не согласился бы, так как, став свежеиспеченным радикалом, филантропом он не стал. Юбер довольно часто уступает просьбам жены и даже щедро снабжает ее деньгами на раздачу милостыни. Если во второй половине дня или вечером ожидается церковная служба, Зоэ возвращается в деревню, уделяя также время девочкам, готовящимся к конфирмации. Юбер большую часть времени проводит у Сесили или в ресторане ее племянниц, где дает свои охотничьи обеды. Там с местными вольнодумцами он распивает крепкое бельгийское пиво и, конечно, поносит священнослужителей.
Вряд ли Зоэ поверяла свои горести еще девственным ушам Фернанды. Но у девушки были глаза. Маленький замок пришел в полное запустение. Павшая духом Зоэ уже не давала распоряжений прислуге, большая часть которой к тому же не понимала по-французски. Юбер иногда вмешивался в хозяйство, но потом устранялся. Он был учтив со свояченицей, которая несомненно угадывала в этом чудовище растерянного бедолагу. Лоранс, девочка с остреньким личиком, не по годам осведомленная в делах, о которых ей не следовало знать, громко барабанила на фортепиано в гостиной. Оба мальчика были еще в том возрасте, когда все дети — херувимы. Зоэ отдала их на попечение няньки: из-за своего кашля она не всегда решалась ими заниматься.