— Отличные сапоги! Хоть что-то нам оставили! По дороге сдам старьевщику. Деньги пополам, конечно.
— Их только вышвырнуть. Они все в…
— Сапоги с целыми подметками? — Чтобы не запачкаться, Доджиз держал их на вытянутой руке, за края голенищ. — Вот чувствуется, Грасс, что ты из благородных. Кому выкинуть, а кому и целое сокровище.
— Стража видела их на нем, — угрюмо заметил Кевин. — Труп доставят судье, могут возникнуть вопросы.
— Не волнуйся, отбрешусь, ежели что. Скажу, что мы забрали их в целях расследования. Но мне и правда пора. Будь другом, закончи тут без меня. Всего то и надо, что проследить, чтобы те двое болванов перевезли тело в суд. Они тут недалеко, отправились подышать свежим воздухом — или хотя бы менее вонючим.
Кевин прикусил губу. — Может, лучше сперва отнести труп к нам? Я хочу, чтобы наши его увидели, а на дознание всю кодлу ни за что не загонишь.
— Вот ежели б… — На лице Лью Доджиза появилось несвойственное ему задумчивое выражение. — Я не знаю… Ежели бы можно было сделать изображение его лица?..
— Портрет покойника? Как тебе пришла такая гениальная мысль? — Вот это было больше похоже на Красавчика, которого он знал. — Выпишем Мальтиса, придворного живописца Андарги, пусть напишет его, или обойдемся Ксением Мернским?
— Ну, не обязательно настоящий портрет. Можно его просто нари…
— У меня идея получше, — оборвал его Кевин. Как он только раньше не додумался?
Обнажив меч, он перерубил шею трупа двумя ударами и, ухватив голову за длинные пряди волос, покачал ею перед лицом Красавчика.
Доджиз скорчил гримасу. — И что ты собрался делать с этой дрянью?
— Теперь я смогу показать этого типа ВСЕМ. Старику, рыночным торговкам, страже на городских воротах. Ткну эту башку в нос каким-нибудь расфуфыренным лордам и леди. На дознание сгоняют местных жителей, а покойники, может быть, приезжие или из совсем другой части города. А потом отдам голову судье Дину.
— А я-то думал, оставишь в качестве сувенира, — хмуро пошутил Красавчик.
Кевин подобрал лохмотья одежды и убрал в мешок к остальным находкам. Их можно будет рассмотреть и позже. — Этой чести удостоится лишь твоя голова.
— Ну, теперь-то я пошел, лады? — примирительно улыбнувшись, Красавчик попятился назад. В упавшем на него отблеске факела, на плече полыхнуло алым небольшое пятно.
— Ты уже изгадил свой наряд, — сообщил ему Кевин.
Доджиз оглядел себя и грязно выругался, увидев красный мазок на своем великолепном, почти новом плаще. — Я был так осторожен, мать твою! — скривившись, он принялся счищать пятно, но, конечно, лишь размазал его еще больше. — Да как это вообще…
— Не надо было прижиматься к стене.
Красавчик поднес к глазам заалевшие пальцы и скривился. — Похоже на кровь.
Кровь должна была быть довольно свежей, или же она уже высохла бы и покоричневела. Вряд ли она могла иметь отношение к расправе над покойным. И все же Кевин вытащил вонзенный в землю факел и быстрым шагом направился туда, где недавно красовался его незадачливый спутник.
Два уродливых намалеванных кровью знака, похожие на огромных раздавленных пауков, извивались по стене на уровне глаз. Первый напоминал раскрытую кисть с опущенными вниз шестью пальцами, венчала его жирная точка. Второй — букву X, но составленную из волнистых линий и пересеченную линией горизонтальной.
Туманные и мрачные подозрения Кевина начинали обретать плоть. — Это слярве. Древний язык Сюляпарре и Влиса.
Даже Красавчик проявил интерес и подошел поближе. — Никогда о таком не слышал.
— Ты? Еще бы. Ты читать-то вообще умеешь? На слярве мы говорили в давние времена, еще до того, как приняли истинную Веру. Сейчас это язык ученых трудов, да претенциозных поэтов. Нам его года два преподавали в Академии, но чтобы знать слярве сколько-нибудь хорошо, надо куда больше времени, — Он снова перенесся в огромный холодный зал, услышал монотонную, усыпляющую речь высохшего, как прошлогодняя муха, лектора Алана Многоязыкого. Кевин был одним из немногих, кто внимал ему с интересом. — В одном слове может скрываться множество значений. И мастер может записать свой труд на слярве так, что даже другой знаток разберет далеко не сразу, а простой человек, хотя бы он говорил на слярвийском всю жизнь, увидит в тексте только самый первый слой смысла. До совершенства его довели Ведающие, когда оставляли шифрованные тайнописи своим ученикам. И, конечно, использовали слярве в своих ритуалах.
Кевин с удовольствием заметил, как изменилось лицо Доджиза, как поспешно тот осенил себя знаком Руна. Выпускники университетов и академий знали кое-что о том, кем были на самом деле Ведающие — жрецы, ученые и философы одновременно, — и даже изучали некоторые из их разрешенных работ, но для людей темных, вроде Красавчика, те были лишь колдунами, что возжались с силами ада, пугалами из страшных сказок. — Нам рассказывали, что мастера оккультных таинств и теперь используют его для заклинания нечисти, — Кевин покопался в памяти. — Этот знак читается как ши, а это… это маэль. Шимаэль. Это слово я знаю, хотя писали мы его другими знаками. В слярвийском каждое слово можно написать несколькими способами, и в зависимости от этого…