Одна уродливая улица, населенная гротесками, сменяла другую, и Кевину в который раз начинало казаться, что это все — нескончаемый дурной сон. А может, он превратился в призрака, обреченного вечно блуждать по городу, который ненавидит.
Над головой хлопнули ставни, и Кевин прыгнул вперед, уклоняясь от потока мочи. Пока дошел до конца проулка, пришлось еще раз проделать это упражнение, но других опасностей не встретилось. Возможно, он совершил ошибку, и стоило направиться в Тьмутень или Грязноводье. Бандитские капитаны старались присматривать, чтобы у них "дома" все было тихо-мирно, и справлялись с этим куда лучше беспомощной стражи, хотя сейчас, когда город переполнили беженцы, подыхающие от голода и готовые на все, в Сюляпарре не осталось безопасных мест.
Все еще давясь злобой, Кевин прошел под аркой в конце проулка и оказался у храма Кротчайшего Агнца.
Паперть Агнца была самым мерзким местом Брюха: здесь нищие собирались десятками — безногие, безрукие, уроды, подлинные и мнимые слепые; изувеченные солдаты показывали культи и страшные шрамы. Днем на паперти велась торговля съестным и скарбом, а сейчас тут торговали своим мясом бляди, такие отвратительные, что их с трудом можно было отличить от попрошаек.
Чокнутый проповедник в рубище, сквозь которое просвечивала бледная плоть, залез на перевернутую бочку и завывал оттуда о грядущем конце света. Кучка изможденных, оборванных людей внимала бредням, выказывая согласие стонами и воплями. Женщина колотила себя в костлявую грудь, как заведенный, мотал головой старик, какой-то безумец бился неподалеку башкой о стену. Прохожие останавливались послушать, одни задерживались, другие спешили дальше.
Проповедник обещал ад на земле, пришествие демонов, воцарение Темного Владыки, который будет править миром с древнего престола сюляпаррских принцев, окруженный свитой самых страшных грешников и чертей. А то, что прошлой ночью налилась кровью луна — знак, что врата Преисподней уже готовы разверзнуться.
Кевин внимал бреду пару минут, просто для развлечения, потом усмехнулся и двинулся вперед.
Он не понимал, почему этих болванов пугает конец света — их жизнь, как и его, гаже стать не могла. Ад на земле уже существовал, и они все копошились в нем, как навозные личинки в куче дерьма. Кевину случалось видеть демонов, и те были не более омерзительны, чем мелькавшие вокруг рожи — обгорелые, без носа, без ушей, с бельмами, наростами, искаженные алчностью, голодом и страхом.
И какая им, к черту, разница, кто сидит на троне, Темный властелин или пахнущий духами Картмор? Они-то все здесь, и ни тому, ни другому, до них дела нет.
А может, конец света давно наступил, но никто не заметил, и жизнь продолжилась себе, как ни в чем не бывало?
Кто-то осмелился схватить его за рукав, прервав жужжание назойливых мыслей-мух. Тощий старикашка в выцветшей рясе, должно быть, еще один проповедник. — Ты проклят, — каркнул старик. Его правый глаз покрывала катаракта, левый светился безумием. — Скажи мне что-то, чего я не знаю, — посоветовал Кевин, толкая его в грязь. — В твоих жилах течет ночь! — вещал неугомонный старикашка из лужи, но Кевин уже шел дальше. Мрак сгущался. Скоро даже самые отчаянные обитатели Брюха уползут в свои норы, а бездомные забьются по углам, чтобы жаться друг к другу и молиться — отсыпаться придется днем. Ночные твари, которых редко видели в богатых кварталах, облюбовали трущобы, и плохо приходилось тому, кого они застигали врасплох. Кевин ускорил шаг — так, слегка. Его сапоги уже месили грязь проулка Святой Надежды, когда вечер прорезал женский крик. Удивляться тут было нечему, Брюхо как-никак, и все же Кевин остановился и прислушался. Вопили совсем рядом, со стороны Каменщиков, откуда только что доносился звон копыт по мостовой и грохот колес. Видать, грабят или насилуют какую-нибудь дуру. Вот и повод сорвать на ком-то злость, а может, чем черт не шутит, он поймает известного бандита и ткнет этим в нос Капитану. Женщина снова закричала, призывая на помощь, и было в ее крике что-то, от чего продирал мороз по коже.
Кевин высвободил свой фламберг из ножен, и, держа оружие наизготове, медленным шагом преодолел остаток пути. Дойдя до последнего здания проулка, прижался плечом к стене, осторожно заглянул за угол — и со свистом втянул воздух.
На широкой улице, ярдах в десяти, остановилась, накренившись, карета — колесо угодило в узкую канаву. Один из коней упряжки валялся мертвый на дороге, от вспоротого брюха поднимался пар; другой с истерическим ржанием бился в постромках, удерживаемый на месте весом павшего собрата. У кареты стояли двое. Женщина — причудливое видение в светлом бальном платье и с мечом в руках — рисовала клинком полукружья, защищая себя и спутника, и кричала, высоко и отчаянно. Мужчина будто окаменел, прижавшись к распахнутой дверце. А перед ними извивалось, покачивалось, струилось нечто, оживший сгусток ночи. Его щупальца тянулись к парочке языками черного пламени. Кевин сразу вспомнил ту далекую, счастливую и ужасную ночь, когда видел создание, подобное этому. Но и оно было куда меньше твари, нависавшей над двумя тонкими фигурками, словно обретшая плоть гротескная тень великана.