— Я принес вам немного еды, подумал, что вас, должно быть, плохо кормят. Это просто хлеб, — добавил Бэзил поспешно, увидев, как алчное выражение вспыхнуло на изможденном лице людоеда, как скрючились, будто когти, костлявые пальцы закованных в кандалы рук. Еще потребует, чтобы Бэзил накормил его человеческой плотью!
— Хлеб… — повторил старик, как завороженный.
Когда Бэзил, достав сверток, развернул тряпицу, в камере пахнуло теплым запахом свежей сдобы. Следующий шаг — подойти к людоеду, чтобы отдать еду, дался ему с трудом. Пожалуй, и кто-то похрабрее поостерегся бы на его месте!
В конце концов, Бэзил просто бросил Данеону кусок хлеба, и тот, ловко поймав его, зарылся лицом в мякоть. Вздрагивая от жадности, отрывал по щепотке, приговаривая: — Нельзя есть слишком быстро, мой мальчик! Может вырвать.
— Спасибо… Нет ничего хуже, чем голод, — Данеон остановился и перевел дух. — Я даже о своих детках перестал думать, только представлял себе, как ем… Я свел с голодом близкое знакомство, но сдружиться с ним невозможно!
Бэзил сжал потные ладони в кулаки. — Вы можете отблагодарить меня, рассказав, как на самом деле умерла моя мать… Когда я приходил к вам в Дом Алхимика, вы пообещали, что в следующий визит откроете мне правду. Я понимаю, вы просто заманивали меня, чтобы убить… Кстати, почему не сделали этого сразу?
— Жертвоприношение должно свершаться в определенный день — иначе в нем не будет силы. Требовалось убедиться заранее, что в назначенную дату вы явитесь по моему зову. От вашего брата я узнал, что вы подозреваете, будто леди Филиппа умерла не своей смертью…
— И это так? Вы были дворцовым лекарем, вы лечили ее, вы должны знать! — В ожидании ответа каждый нерв натянулся так, словно Бэзила пытали на невидимой дыбе. — Ведь не случайно отец услал вас в чертову даль — чтобы не проболтались! И именно вас послали скормить ее детям эту ложь…
— Я помню, как тяжело вы приняли ее смерть. Ваш брат, он был еще слишком мал, а вы были таким чувствительным мальчиком…
Бэзил помнил все это слишком хорошо. Тетушка Вивиана, совсем еще юная, но с самообладанием гранитной скалы. Рядом с нею — их лекарь и наставник, у него печальный, сочувственный взгляд, когда он объясняет им с братом, что сердце их матери, неожиданно для всех, остановилось, и она умерла без мучений, во сне. И пока Бэзил хлопает глазами, еще не в силах осознать, что его мир разлетелся вдребезги, крошка Филип, вежливо выслушав наставника, спрашивает, можно ли ему уже пойти дальше играть в шары.
— …Я очень рад, что мне не пришлось приносить вас в жертву, клянусь вам! Вы так похожи на нее! — умиленно бормотал Данеон. — Почти одно лицо!..
Бэзил терял терпение. — Мне нужна не ваша болтовня, мне нужны ответы! — Он и так слишком долго ждал.
— Я расскажу вам все, мой мальчик, все, что вы пожелаете знать, но прежде должен просить вас еще об одном небольшом одолжении, — Глаза людоеда снова алчно сверкнули, и Бэзил на всякий случай сделал шаг назад. — Устройте мне встречу с вашим отцом!
Это застало его врасплох. А потом он понял. Глупец надеется купить молчанием свою жизнь. — Отец никогда не пощадит вас. Быть может, если б вы покусились только на меня, но вы хотели убить Филипа — а этому прощения не будет.
— Лишь несколько минут, вот все, что мне нужно, — с заискивающей улыбкой настаивал Данеон. — А после я расскажу вам все, что знаю. А знаю я немало!
— Вы не дождетесь милосердия от моего отца — нельзя дать то, чего не имеешь. Зато я могу предложить вам разновидность милосердия…. В стиле Картморов, — Бэзил помедлил, прежде чем указать на кольцо на своем пальце. — Мгновенный яд. Мне обещали, что он убивает без боли. И это лучшее, на что вы можете надеяться.
Данеон продолжал настаивать и упрашивать, даже после того, как Бэзил рассказал, какая казнь его ждет, и довел себя до дурноты, описывая "тройную смерть", которая полагалась лишь предателям и святотатцам — а людоеды, пытавшиеся сожрать наследника Лорда-Защитника, входили и в ту и в другую категорию.
Тогда Бэзил ушел, оставив Данеона подумать над своим положением. Хотелось надеяться, что он одумался теперь, когда до мучительной казни остается лишь один день, и примет яд в качестве платы за правду. Бэзил надеялся на это, еще и потому, что считал: никто не должен умирать так страшно. Разве что дядюшка Оскар.