Бэзил упал на свое место, все еще с остекленевшим взглядом; сел и Филип, стараясь прогнать с лица даже тень беспокойства — сейчас на него многие смотрят. Но пока сердце людоеда обугливалось в жаровне, его собственное сжимали ледяные пальцы. Он привык считать отца непоколебимым колоссом, не мог припомнить даже, когда тот последний раз болел. Что же это было?..
Лорд Томас удалился с арены; ему предстояло пройти омовение — ритуальное и настоящее, и другие очистительные обряды прежде, чем он воссоединится со своим семейством. Ушел палач, цепочкой потянулся с кровавой сцены караул — городская стража в нарядных одеждах и цветастых кокардах шествовала следом за Ищейками в их багровых плащах — такой распорядок был личным указанием Филипа, вызвавшим немало недовольства. (Не такой скандал, как когда гильдия виноделов проехала впереди гильдии ювелиров на шествии в день Святого Юля, но все же достаточно громкий.) Что ж, Филип обещал Фрэнку, что служба в отряде станет однажды почетной; сейчас для возвышения Ищеек имелся по крайней мере один предлог, а вскоре, если повезет, появится и новый.
Филип хотел отправиться вслед за ними — и за другом, и за недругом, поговорить, с каждым по отдельности. После всего, что случилось с ним в Доме Алхимика, пришлось признать — он не может обходиться ни без одного, ни, как ни печально, без другого. Филип не знал, что именно скажет, но раз он так превосходно справился с задачей все испортить, то должен суметь так же виртуозно все исправить, не так ли?.. Все должно пойти по-другому…
Надо только немного подождать — пока не придет в себя, не соберется с мыслями. В конце концов, время у него есть.
Уже расходились высокие гости, сидевшие в особых ложах; заторопились к выходу почтенные мещане. Чернь же, напротив, подбиралась к арене, где все еще висел на подобии креста Мартин, немота которого стала полной и окончательной.
По традиции, его тело следовало разрубить на куски, а их, в качестве (сомнительных) трофеев, разослать в несколько городов. Одна нога поехала бы в Дервин, другая — в Ардаз-на-Аграрде, правая рука — в Сарсанну, левая — еще куда-нибудь, а голова пугала бы народ с городской стены или моста. Но сегодня, по повелению Лорда-Защитника, труп доставался на растерзание толпе — еще одна возможность для самых обездоленных излить свое отчаяние и ярость.
Наверняка самые хитрые из простолюдинов соберут гротескные реликвии — зубы, кусочки пальцев казненного, — которые можно задорого продать в качестве амулетов. Что до остального… Филип с его семейством не стали задерживаться, чтобы насладиться последним актом спектакля.
Позже рассказывали, что толпа доказала свое отвращение к мерзкому греху людоедства, когда пронесла тело преступника с улюлюканьем и песнями по всему городу, разрубила на части, кинула эти части в огонь, и, разорвав на мелкие куски, сожрала.
Возможно, подумал Филип, выслушавший слухи с брезгливой гримасой, если бы Мартин знал об этом — и мог что-то сказать — то одобрил бы произошедшее. В конце концов, больше всего обитатели Дома Алхимика ненавидели голод; Мартин питался телами других, а его тело напитало еще кого-то — естественный круговорот.
А другая часть его подумала, содрогаясь: Боги, пощадите этот обезумевший город!
IV.
15/11/665
Андаргийский шпион назначил своей жертве встречу в подвальном притоне, где отбросы общества собирались, чтобы пропустить кружку пива, джина, или кое-чего посуровее: ядреной смеси, чей состав знал только хозяин и ни за что не пожелали бы узнать те, кто ее пил, шибавшей в нос, как кошачья моча, и пьянившей, как поцелуй любимой — так ее, во всяком случае, описывал Клятый, обладавший, для бандита, на удивление поэтическим воображением. Сюда приходили обменяться наводками и найти подельника, переждать облаву, расплатиться грязными деньгами за грязные делишки, и просто тогда, когда идти было больше некуда.
Фрэнк уже полчаса как торчал тут, забившись в самый дальний и темный угол с кружкой пива в руках, изредка кидая взгляды по сторонам из-под полей шляпы, надвинутой на самый нос, — благо в этом сомнительном местечке такое поведение считалось в порядке вещей; и со священным ужасом поглядывал на жирные пятна, плавающие по поверхности пойла, которое так и не решился отхлебнуть.
Ждал и Клятый, занявший стол в центре, под самой лампой, в кругу блеклого сального света. Это был крупный мужчина с туловищем, смахивавшим по форме на бочонок для эля, с перекошенным носом, который ломали не раз и не два, с послужным списком грехов, которых хватило бы на несколько четвертований — да еще остались бы грешки помельче на пару-тройку повешений. О своих подвигах бандит, более чем достойный своей клички, с удовольствием поведал сам после того, как получил за сотрудничество с Ищейками полное помилование.