Если бы она могла прийти раньше, то пришла бы, в этом он не сомневался, — ведь это был ее долг, а долгом мать никогда не пренебрегала. Наверное, тюремщики смягчили правила перед самой экзекуцией.
Так нечестно. Эту пытку ему не назначали.
В тюремной тиши он готовился к этой встрече, и все же был потрясен, увидев мать на пороге. Из немолодой, но еще сильной женщины она в одночасье превратилась в старуху. Лицо изрезали новые морщины, плечи опустились, и вся она словно усохла.
Но ничто не могло смягчить ее резкие черты, пронзительный, прямой взгляд, непреклонный характер. Когда Кевин подошел ближе, его щеку обожгла пощечина.
Видно, в удар мать вложила все силы, что у нее оставались, потому что тут же покачнулась, оперевшись о дверь. Кевин потянулся поддержать, но мать отклонила его помощь резким жестом, показавшимся оскорбительнее пощечины, от которой горела половина лица.
Несколько минут мать стояла, пытаясь восстановить дыхание. — Что ж. Ты знаешь все, что я могу сказать тебе, — подвела, наконец, итог.
Наверно, надо было быть благодарным за это. Другие на ее месте устроили бы преутомительную сцену со слезами, криками и попреками. Но Регина Грасс-Ксавери-Фешиа никогда не любила тратить слова понапрасну, особенно на тех, кто их не заслуживал.
— Ешь, — На ее левой руке висела корзинка, которую мать умудрилась не уронить.
Внутри оказались холодное мясо, хлеб и сыр, головка лука — роскошные яства для узника, которого держали на хлебе и воде.
Садиться на скамью рядом с ним мать отказалась, и стоя смотрела, как Кевин ест. Хотя он был голоден, как волк, под этим взглядом, полным Безмолвного Осуждения и Благородной Скорби, куски застревали в горле.
— Благодарю. Я потом доем.
— Я бы пришла раньше, но заболела и не могла встать с постели, — Она не оправдывалась, просто констатировала факт.
— Мне очень жаль, — пробормотал он, потупясь, чувствуя, как на плечи давит привычный груз вины — на сей раз совершенно заслуженно. — Как ваше здоровье сейчас?
— Это неважно, — Мать помолчала, словно собираясь с силами. — Возможно, ты потерял здесь счет времени, но завтра состоится экзекуция.
После бесконечных тягучих дней, когда ничего не происходило, эта новость даже взбодрила Кевина. Наконец-то. Завтра он узнает, чего стоит, сумеет ли выдержать боль, как подобает мужчине.
— Мне удалось попасть к лорду Пеннеру, — Так звали судью, вынесшего приговор. — Я молила его заменить публичное наказание закрытым, но…
Это сразу испортило ему настроение. — Не хочу, чтобы вы унижались из-за меня.
— Ты поздно об этом подумал, — спокойно ответила мать. — И потом, не забывай, твой позор — позор всех Ксавери-Фешиа.
Его друг оказался хуже врага, девушка, что ему нравилась, — влюбленной в другого, и даже его позор не принадлежал ему. Впору было засмеяться.
— К чертям Ксавери-Фешиа. Никому из них до нас дела нет, коли вы еще не заметили.
— Я — Ксавери-Фешиа. Твои предки были Ксавери-Фешиа. Я вижу, что ты забыл об этом.
— Я все помню. Вы тоже можете идти к Темнейшему, хотел он прибавить, но вместо этого отправил в рот еще кусок жилистого мяса и принялся ожесточенно жевать. Внутри нарастал гнев, уже привычная черная злоба. Только этого не хватало! Единственное, что он еще мог сделать, как подобает, это спокойно и равнодушно вынести пытку — так нет, мать все портит, уничижаясь от его имени. — Молю, не надо пытаться смягчить наказание. Я не боюсь ничего из того, что они могут мне сделать.
— О смягчении кары речь не идет. Ты совершил тяжкий проступок и заслужил свой приговор. К тебе и так проявили снисхождение, и за это мы должны быть благодарны твоему отцу.
Об этом думать хотелось еще меньше. Но так и было — старый пьяница просил за него в зале суда, сказал, что вся ответственность лежит на нем, даже приврал, будто начал драку первый. Кевин не знал, как мать этого добилась: то ли вызвала в старике чувство вины, — талант, которым владела в совершенстве, то ли просто дала ему на выпивку.
— Я пыталась спасти не твою шкуру, а твою честь, — продолжала мать. — Я даже предложила ужесточить наказание, лишь бы оно прошло вне жадных глаз толпы, лишь бы тебя не выставляли на позор. Но его милость пожелал, чтобы твоя экзекуция послужила примером другим, как он выразился, юнцам, забывшим о почтении к старости.
Кевин сильно подозревал, что единственный, от кого зависела его участь, был Филип. У того вполне хватало влияния, чтобы добиться от судей той кары, которую считал подобающей, а значит под приговором с таким же успехом могло стоять его имя.