— Ну как, получается? — спросила Эльви.
— Угу. Кое-что нашла. Секунду, вот только добью...
На экране появилась и тут же исчезла карта. В темноте распахнулась дверь, и Джилл оказалась на лестничной площадке. Флора облизала губы, и Джилл сделала шаг вперед.
Маргарета, дочь Эльви и мать Флоры, вряд ли одобрила бы такие игры — скорее всего, сочла бы их вредными для них обеих — для каждой по-своему.
Игровая приставка перекочевала к Эльви три месяца назад в результате семейного компромисса. Заметив, что Флора вот уже полгода просиживает за видеоиграми по четыре-пять часов в день, родители поставили ей ультиматум: либо она продает приставку, либо отдает ее на хранение бабушке — если та, конечно, согласится.
Бабушка согласилась. Эльви обожала внучку, и чувство было взаимным. Флора приходила по вечерам два-три раза в неделю и играла, как правило, не больше пары часов. В оставшееся время они пили чай, болтали, играли в вист, иногда Флора оставалась ночевать.
— У-ууу...
— Черт-черт-черт!
Эльви подняла голову. Флора сжалась в комок от напряжения.
Из-за угла показалась фигура зомби, Джилл вскинула пистолет и выстрелила, но не успела: зомби уже навалился на нее всей своей тушей. Кнопки джойстика так и щелкали, пока Флора выворачивалась из его лап, но тут брызнула кровь, и бездыханное тело Джилл упало к его ногам.
Вы убиты.
— Дура! — Флора ударила себя по лбу. — Черт! Надо было его из огнемета. Вот черт!
Эльви высунулась из кресла:
— И что, все?
— Да нет. По крайней мере, я теперь знаю, где он прячется.
— Ну-ну.
По словам школьного психолога, Флора отличалась «склонностью к саморазрушению». Эльви затруднялась сказать, было ли это лучше или хуже ее собственного «диагноза» в школьные годы — «истеричная натура». В пятидесятые, с их процветающим социализмом и торжеством разума, истерия, мягко говоря, не приветствовалась. Эльви тоже когда-то резала себя бритвой от невыносимой душевной боли и давления извне. А ведь в то время таких проблем вообще не существовало. Тогда никто не имел права быть несчастным.
С самого рождения внучки Эльви чувствовала удивительное родство с этой серьезной, впечатлительной девочкой. Уже тогда она понимала, что в жизни Флоре придется нелегко. Похоже, чуткость и восприимчивость, их общий крест, передавались через поколение. Наверное, именно в пику своей чокнутой мамаше Маргарета поступила на юридический, сделала карьеру и стала практичной, целеустремленной особой. Потом она вышла замуж за Йорана, такого же практичного и целеустремленного.
— У тебя тоже голова болит? — спросила Эльви, заметив, как Флора поднесла руку ко лбу. Флора наклонилась, чтобы выключить игру.
— Ага. Ой... — Флора упорно жала кнопку приставки. — Не выключается...
— Ну выключи телевизор.
Телевизор тоже не выключался. На экране появилась игровая заставка — Джилл мочит парочку зомби электрошоком, а затем убивает третьего из пистолета. Выстрелы отдавались в висках, и Эльви поморщилась. Убрать звук тоже не получалось.
Флора попыталась выдернуть вилку из розетки, но та вдруг заискрила, и Флора с криком подскочила. Эльви встала с кресла:
— Детка, что случилось?
Флора уставилась на руку, в которой секунду назад держала вилку.
— Током ударило. Не сильно, но все-таки... — Она потрясла рукой, словно обжегшись, затем усмехнулась, заметив, как Джилл орудует электрошоком: — Не настолько, конечно.
Эльви подала Флоре руку, помогая подняться.
— Идем-ка на кухню.
Всей техникой в доме заведовал муж. Как-то раз, уже после того, как у него началась болезнь Альцгеймера, ей пришлось вызвать мастера из-за перегоревших пробок. Туре никогда не доверял ей подобных вещей, считая, что у нее голова не так устроена и она все равно ничего не поймет. Электрик, не знакомый с устройством ее головы, объяснил ей, что делать, и с тех она прекрасно справлялась сама. Правда, до починки телевизора ей пока еще было далеко — ну да ничего, это и до завтра подождет.
На кухне они сыграли партию в вист, хотя сосредоточиться на картах было непросто. Дело было даже не в головной боли — в воздухе витало что-то странное. В четверть одиннадцатого Эльви собрала карты и спросила:
— Флора, ты чувствуешь?..
— Да.
— Что это?..
— Не знаю.
Обе застыли, прислушиваясь к своим ощущениям. За свою жизнь Эльви не раз приходилось сталкиваться с себе подобными, Флора же страдала в одиночестве, пока однажды у них не зашла об этом речь. Тогда у Флоры словно гора с плеч свалилась, — значит, не она одна такая чокнутая, есть и другие, обладающие чутьем.
В другое время, при других обстоятельствах, вероятно, они бы считались провидицами — или же окончили бы свои дни на костре. Но в двадцать первом веке в Швеции они были просто истеричками с деструктивными наклонностями. Впечатлительными натурами.
Чутье не поддавалось описанию, оно было неуловимым, как запах. Как лиса чует в темноте зайца и по его страху мгновенно распознает, что заяц тоже чувствует ее приближение, — так и они ощущали нечто, витающее вокруг людей и предметов.
Впервые они затронули эту тему прошлым летом, гуляя вдоль набережной Норр Мэларстранд. Возле городской ратуши они вдруг, как по команде, сошли с тротуара на велосипедную дорожку, обходя участок набережной. Эльви остановилась и спросила:
— Ты что, не хочешь идти по тротуару?
— Не-а.
— Почему?
— Ну... — Флора пожала плечами и смущенно уставилась в землю, — чувство какое-то... нехорошее.
— Знаешь, — Эльви коснулась ее подбородка, заставляя поднять голову, — у меня тоже.
Флора испытующе посмотрела ей в глаза:
— Правда?
— Да, — ответила Эльви. — Что-то здесь произошло. Что-то плохое. Мне кажется... здесь кто-то утонул.
— Да, — согласилась Флора, — выпрыгивал из лодки...
— ...и ударился головой о парапет, — закончила Эльви.
— Точно.
Они не стали проверять, была ли верна их догадка, — они и так знали ответ. Весь оставшийся день они делились историями, сравнивали свои ощущения. Такие провидческие способности проявились у обеих в ранней юности, и душевные метания Флоры были той же природы, что и терзания Эльви, — она слишком хорошо знала людей. Благодаря своим способностям она видела их насквозь и не терпела лжи.
— Детка, — объясняла ей Эльви, — все в той или иной степени врут. На том и общество держится, что каждый из нас хоть чуть-чуть да привирает. Ложь ведь зачастую куда милосерднее правды. Правда бывает очень эгоистична.
— Да знаю я, бабушка. Но это же так... мерзко, когда люди врут. И душок от них при этом такой...
— Да уж, — вздохнула Эльви. — Знаю.
— Тебе-то что, у тебя весь круг общения — дед да пенсионерки в церкви. А в школе тысяча человек, и кого ни возьми — всем паршиво. Они, может, и сами этого не осознают, но я-то чувствую. И переживаю. У меня внутри все переворачивается. И так — постоянно. А когда еще какой-нибудь учитель начинает мне мораль читать... да мне блевать хочется! Говорит, а от самого такой запашок... А я сижу и вижу его насквозь со всем его дерьмом. Все чувствую — скуку, расшатанные нервы, как он меня боится и до чего ему осточертела эта жизнь... И он меня будет учить...
— Флора, — ответила Эльви, — я, конечно, понимаю, это слабое утешение, но человек ко всему привыкает. Посидишь в сортире — принюхаешься.
Флора засмеялась, и Эльви продолжила:
— А что касается пенсионерок в церкви, так мне, знаешь ли, тоже иногда прищепки не хватает.