Выбрать главу

Леха, озверевший от неудачи и подозрений, метался в поисках решения проблемы максимально быстрой переправки наркотиков на родину. И оно пришло. Пусть и чудовищное, но не чудовищней убийства товарища. Технически это сделать было довольно сложно, но ничего невозможного в нем не было.

Сначала волны синусоиды настроения были мелкими и растянутыми во времени, но мало-помалу они стали сжиматься и амплитуда их росла. Леха то взмывал на пик эйфории, то падал в бездну отчаяния. Ему уже удалось набрать и нарезать некоторое количество разнокалиберных труб и продумать, как он их запаяет. Но приходилось быть все время на виду, а если к этому добавить необходимость соблюдать осторожность, то выходило так, что сделать это будет практически невозможно. И все-таки ему удалось расфасовать часть порошка, примерно четверть от имеющегося в его распоряжении, и перепрятать его, теперь уже в трубках-контейнерах, в другое место поближе к кишлаку. Туда же он, избегая думать о подробностях предстоящего, присовокупил украденный у ремонтников молоток, не засвеченный перед товарищами трофейный нож и кое-какое тряпье. Ночами азарт и жадность бодрили и притупляли чувство опасности, днем же обострялась подозрительность и мучила его несказанно. Он был уверен, что Андрей только ждет момента, когда все будет готово, чтобы перехватить инициативу и, скорее всего, избавиться от самого Лехи точно так же, как Леха собирался избавиться от Андрея. «Ничего-ничего… Ничего-ничего… Подожди еще… Получишь свое, умный ты наш… — рефреном стучало у Лехи в голове. — Ничего-ничего…»

ПЛАН

Выбравшись однажды в город, Леха, изрядно потратившись, раздобыл спиртное и устроил вечером большой выпивон. Стараясь казаться пьянее, чем есть на самом деле, он пафосно разглагольствовал о воинской чести и дружбе, о святых обязательствах перед семьями тех, кто не вернется или вернется инвалидом, о будущих трудностях для всех тех, кому удастся остаться в живых… Попойка кончилась за полночь всеобщим братанием, нерушимыми клятвами и обменом адресами. Листочки Леха запрятал в нагрудный карман, ибо они были одной из важнейших частей его плана. На досуге, таясь от всех, он разделил их по принципу территориальной удаленности на две кучки. Оставив себе тех, кто жил в пределах хотя бы относительной досягаемости, он изорвал в мелкие клочья остальные и выбросил. Не тащиться же в какую-нибудь там тьмутаракань…

Так было всегда: еще два войска стоят друг напротив друга, на туго натянутых тетивах лежат стрелы, готовые сорваться, и только ждут команды, но уже высоко-высоко в небе парят стервятники. Еще живы те, кем они скоро насытят свои желудки. Еще живы, но уже избраны смертью.

Он вглядывался в лица своих товарищей и, не без ощущения себя неким сверхчеловеком, гадал, кто же из них не сегодня-завтра станет — непременно станет, ибо практически в каждом бою бывают потери, — его безмолвным курьером. Ребята смеялись, переругивались, обменивались тычками, травили анекдоты, пели под гитару, вспоминали о доме и родных, а он гадал: «Кто и когда? Кто и когда?», — и, смотря на живых, начинал осторожно позволять себе представлять, как он будет делать ЭТО с их мертвыми телами. С которым из них? Ледяной озноб пробегал по спине, и — вместе с тем душу наполняло холодное торжество, предвкушение будущей удачи, в которой он не сомневался.

* * *

С вечером пришла благословенная прохлада. Ребята отдыхали.

— А вот еще был такой случай с моими соседями… Можно сказать, криминальный, — начал Ринат, удобно привалившись спиной к шероховатому теплому стволу искалеченного войной дерева.

— Ну-ка, ну-ка, давай, расскажи нам.

— Дело было так. У нас квартира соседняя была коммуналка. В одной комнате жила бабка, противущая до невозможности, хитрая, жадная, а сама с виду елейная такая, благостная, все в церковь бегала и бога через слово вставляла. Вот как ты материшься, — обратился Ринат к Лехе, — так она бога вставляла. А в другой комнате жили муж и жена, вечно собачились. Он мужик-то был неплохой, все чего-то мастырил, кому-то что-нибудь вечно чинил, а жена такая… такая… ну, сухарь. Такая, губки узкие, пальчики врастопырку… Вредная была очень.