Совершенно седая тетя Муля, все еще крупная, но какая-то усохшая и очевидно немощная, открыла ему дверь и, не узнав, спросила:
— Вам кого?
— Тетя Муля, это я, Андрей.
Старушка охнула и попятилась, впуская его в дом.
— Андрюша, что случилось? Да говори же ты!
— Мама умерла…
Когда первое горе было выплакано, Андрей рассказал, как вернулся, а в квартире живут чужие люди, и что они ему сказали, и как он поехал к ней, потому что больше было некуда.
— Ты правильно сделал, что приехал ко мне. Отдохнешь, придешь в себя, осмотришься…
Щепетильный Андрей ужаснулся: как он мог вот так, без денег, свалиться на голову несчастной старушки?!
— Спасибо, тетя Муля, я только до понедельника. Мне надо что-то теперь делать, как-то восстанавливать жилье. Наверное, придется походить по всяким жэкам… Доказывать, что я живой. На меня же похоронка пришла… Я вроде как умер…
— Андрюша, а где же ты ночевать будешь?
— Не беспокойтесь, тетя Муля, что-нибудь придумаю.
— Нечего тут придумывать. Сюда езди, ко мне.
— Спасибо. Если что — непременно.
Тетя Муля собрала на стол, что было, достала откуда-то из закромов вечную твердую валюту — бутылку водки, и они сели помянуть рабу божью Александру.
Обоих развезло после первой же рюмки. Тетя Муля опять заплакала.
— Какая была семья! А всех разметало по городам и весям… По всей стране могилки разбросаны, ни съездить, ни навестить… Как проклял кто… А за что? Не было у нас в роду худых людей, а вот ведь как… Вот и Шурочка как будто заразилась нашими несчастьями: и жизнь была недолгая, и горя хватила, душа светлая… Вот и ты, дружок, маяться пришел на этот свет. А сволочь какая-нибудь живет, в ус не дует, и все-то у него получается. Нет справедливости в этом мире, нету ее… Давай еще по одной, Андрюшенька, за всех усопших наших…
Она разлила водку, и они выпили еще по одной.
— Тетя Муля, попросить вас хочу в церковь со мной сходить завтра, свечку за маму поставить. Я ведь даже не знаю, как это делается…
Тетя Муля помолчала, а потом сказала:
— Ты уж один сходи, Андрюшенька. Разберешься сам, старушек спросишь, они тебе скажут. А я уж в церкву больше не ходок. Поссорилась я с богом. Вот и образа у себя сняла да убрала подальше от глаз…
— Господи, да что вы?!
— А то я… Жила у нас девчушка тут по соседству, хорошая такая. Девяти ей еще не было. Знаешь, бывают дети пакостные, малы еще, а уже видать, что из них вырастет. А эта прямо светилась вся. И вот пропала. День нет, другой. Родители обыскались, милиция с ног сбилась. Мать, как помешанная, отец — черный от горя. Я, считай, с колен не вставала, молилась за нее… Нашли на третий день в лесополосе. Снасильничали над ней да убивали, говорят, два дня. Вся переломанная, ножом истыканная… Хоронить вышел чуть ли не весь город. И лежит она в гробике крохотном, бледная… Личико-то ей замазали чем-то, а все одно видно, что били. Вернулась я домой с похорон — и к образам. «Ты где был, — спрашиваю бога, — как ты мог смотреть на то, что совершалось и не вмешаться, не защитить?! Какими глазами?! Ты же всемогущий, всемилостивый, всеблагой! Мы молимся тебе, верим в тебя, а ты дите малое, невинное, на такие муки обрек!» Вот тогда-то я и сняла образа. Теперь вот сижу и жду, скорей бы помереть да на суд божий явиться. И знаешь, что я тебе скажу? Судить-то я буду. Спрошу я его, обо всем спрошу. И пусть он мне ответ даст и за войны, и за Сталина с Гитлером, и за детей убиенных…
Замкнутый круг — вещь хитрая, а бюрократический замкнутый круг — вещь хитрая вдвойне. В жэке перепутались и схватились за голову: квартира, действительно, была дана новым жильцам с многочисленными нарушениями. А что делать? Все хотят маслица на хлебушек. А если еще приплюсовать разошедшиеся по рукам вещи, мебель, хорошую библиотеку, две древних иконы, то дело и вовсе могло обернуться уголовщиной. Конечно, похоронка была официальным документом, но совершенно было непонятно, куда теперь девать живого Андрея. Пускать все на самотек было никак нельзя. Поэтому его по знакомству оперативно пристроили на какое-то время в общежитие, вроде как не бросили на улице. А дальше начались мытарства: его гоняли то в военкомат, то в собес, то в отделение милиции, то в паспортный стол. Посылали запросы, ждали ответов, дело топталось на месте, и мелкая чиновничья братия начинала прятаться, завидев в коридорах Андрея Блаженного.