Как к ним подкатиться? Сразу к обоим или же сначала к одному, и, если согласится, пусть сам решает, говорить ли со вторым Лехе или же он сам скажет. А если так, то к кому толкнуться первому? Лексеич попроще, поживее, похитрей. Петро угрюмый, к нему так запросто на драной козе не подъедешь…
Теперь, что говорить и что нет. Как бы разговор ни пошел, все равно наступил бы момент, когда пришлось бы сказать типа того: «Мужики, вот я весь такой хороший, засунул трубки с героином в задницы своих убитых товарищей, а теперь хочу разрыть их могилы, достать эти трубки из их разложившихся тел, толкануть его и зажить богато, уважаемым человеком, чтобы сын мой вырос человеком, получил бы образование, и чтобы жена моя не считала бы меня дерьмом только потому, что у меня нет высшего образования». И каждый раз, подходя к этому моменту, Леха весь внутренне сжимался и наливался бессильной яростью. «А что, если я ошибся? А вдруг они скажут: «Ну и мразь же ты!» и не захотят иметь со мной дело… И это в лучшем случае. А в худшем — сдадут ментам…»
Он нервничал, подыскивал, как ему казалось, подходящие слова, но потом все отметал. Слово «мужики», с которого он собирался начать, навязло на зубах. Он постоянно мысленно начинал свою речь, но дальше «мужиков» сдвинуться никак не мог. Ложась спать, он начинал играть словами, но все слова упорно упирались в факты, а из фактов вырастали неприглядные картины. Он подолгу не мог заснуть, вставал покурить, стал невнимательным к Татьяне. Татьяна втайне обижалась, но ничего ему не говорила. Как-то раз, не выдержав, она пожаловалась Тамарке, и та ей присоветовала хорошенько подпоить его и у пьяненького постараться вытащить все, что у него на душе.
ЛЕХА САВЕЛЬЕВ. ФИАСКО
Не откладывая дела в долгий ящик, Татьяна приготовила шикарный ужин, достала спиртное (они с недавних пор завели в доме бар), подпоила Леху и начала издалека:
— Лешенька, может быть, тебе сменить работу?
— Ты чего, Тань? Зачем?
— Мне кажется, тебя там замордовали.
— Да нет, Танюш, с чего ты взяла?
— Да ты усталый какой-то все время, раздражаешься не по делу… Мы никуда не ходим…
— Так ведь у нас Витька… Куда с ним ходить?
— Томка сто раз предлагала нас отпустить куда-нибудь…
Леха промолчал.
— Ты все время молчишь, о чем-то думаешь… Может быть, у тебя кто-то появился?
— Да ты чего, Танька, сдурела? Кто у меня появился?
— Баба какая-нибудь… — в ласковом голоске Татьяны зазвенели металлические нотки.
— Какая еще баба?!
— Откуда я знаю какая… На базе какая-нибудь…
— С чего ты взяла?
Танька набралась мужества и выпалила:
— С того, что… что… Знаешь, когда мы с тобой были последний раз вместе? Третий месяц уже пошел, как…
Леха, о котором ходила слава, что он норовит трахнуть все, что шевелится, и чем он втайне страшно гордился, залился краской и притянул Таньку к себе.
— Это правда?
Она кивнула.
— Тань, никого у меня нет. Сам не знаю, как это получилось. А давай, мы сейчас это исправим?
И, чтобы прекратить этот разговор, поцеловал ее в губы. Потом еще раз и еще… Целуя и лаская ее, он начал медленно расстегивать многочисленные пуговички на соблазнительной кофточке. Танька, в которой после родов, наконец, проснулась женщина, отмела предательскую мыслишку «Залечу…» и тоже стала стаскивать с него одежду. Полуголые, продолжая целоваться, они сползли на пол. Леха повалил ее на спину, расстегнул ей молнию на джинсах и начал их стягивать, задрав ей ноги.
Сначала вспомнили все руки… Тут же промелькнула мысль о том, что у него нет ни ножа, ни молотка… Потом он как бы со стороны увидел себя стаскивающим брюки не с Татьяны, а с мертвеца, и он еще раз за секунду пережил то, что произошло той ночью в Афгане… Он едва успел увернуться в сторону, и его стошнило на ковер… Татьяна была в шоке.
Все было очень плохо. Татьяна теперь спала в Витькиной комнате. С Лехой почти не разговаривала. Зачастила Тамара. Они с Танькой подолгу сидели на кухне и со скорбными постными физиономиями что-то вполголоса обсуждали, тотчас же замолкая, когда входил Леха. То, что произошло, было просто катастрофой. Как исправить случившееся, Леха не знал. А знал он твердо теперь только одно: он больше никогда не сможет раздеть женщину без того, чтобы не вспомнить, даже если она будет в платье или юбке. И сможет ли он когда-нибудь иметь дело с женщинами — это под вопросом. А если это под вопросом, то что тогда? Позориться? «Извини, может быть, в другой раз получится»?