— Да… Можно, конечно, дело возбудить, но какие доказательства? Там наверняка и алиби есть… Черт, покурить бы, — пробормотал Валерий Михайлович. — Ты куришь?
— Курю.
— Пьешь?
— Не люблю…
— Да… озадачил ты меня… Вот что. Диктуй мне свои данные, имя, отчество, фамилия, где прописан, где раньше жил, часть, где воевал, с кем, всех, кого вспомнишь.
Андрей диктовал, Валерий Михайлович записывал, по ходу дела задавая наводящие вопросы и делая пометки в записях. Вернулись к нападению.
— Давай, еще раз прогоним эпизод с дракой. Значит, ты говоришь, они напали молча.
— Да. Один обогнал меня на пару шагов и круто развернулся. Я на него налетел, вернее, на его кулак. Я согнулся от удара, а в это время сзади ударили по спине.
— Хотел, наверное, по голове, а ты согнулся в это время. Удар пришелся по спине.
— Может быть. Потом начали бить, куда попало.
— Молча?
— Молча.
— Ну, наверное, они издавали какие-нибудь звуки, — и Валерий Михайлович, изображая удары, сопровождал каждый звуками «ха!», «хык!», «хо!».
— Да… Откуда вы знаете?
Валерий Михайлович рассмеялся.
— А, ну да, — смутился Андрей. — Но я уворачивался и давал сдачи, как мог.
— Когда ты увидел нож?
— Я ударил одного ногой по голени, он завыл, как-то осел немножко, сказал «сука», и у него в руке появился нож.
— Вот видишь, значит, он все-таки хоть одно слово, но сказал.
— Точно, вспомнил! Второй ему крикнул что-то вроде: «Ты чего, тесто сказал без пера».
— Тесто?
— Вроде да.
— Может, «тесть», или «тесак», или еще что-нибудь?
— Да нет, вроде тесто.
— Ладно, запишем «тесто». А дальше?
— Он бросился на меня. А дальше я захватил руку с ножом, крутанул ее. Может, он и напоролся на нож. Не знаю. Дальше я получил по голове. И все, больше ничего не помню. Помню только, что пришел в себя, когда меня переворачивали. Больно было. Тогда и увидел Леху. Потом опять вырубился.
То, что Валерий Михайлович узнал, ему не понравилось. Выходило, что Андрей все-таки ударил кого-то ножом. Может быть, именно поэтому он сейчас тут дурку ломает? А дело было совсем не так? Теперь он уже не мог оставить это дело просто так, без внимания. Надо было идти до конца. Вполне возможно, что Андрей — лопух, сам того не подозревая, влез куда-то, возможно, в наркотрафик, и теперь его, как случайного и крайне опасного свидетеля, стараются убрать. А может быть, и совсем даже не так. Больше верилось в первое, хотелось верить. Но Андрею он сказал только следующее:
— Ты пока тут сиди тихо и веди себя так, как вел до этого времени. Ни с кем не разговаривай, прикидывайся дурачком. Меня на днях выписывают. Я кое-что провентилирую, поговорю с кем надо, а потом можно будет и тебя потихонечку выписывать. Лады?
— Лады.
На том они и порешили. Все оставшиеся в их распоряжении вечера они провели, закрывшись в палате у Валерия Михайловича. Тот спрашивал, Андрей отвечал, и картина приобретала для Валерия Михайловича более или менее конкретные черты, не хватало некоторых узловых деталей, чтобы все стало на свои места, но и без них все логически укладывалось в схему. Если только Андрей не врал. Но тогда зачем ему было все это рассказывать?
Валерия Михайловича выписали. Но надо было еще пару недель отсидеться дома на больничном, и посему он решил потратить это время на разгадывание интересного больничного кроссворда. Уже через неделю перед Валерием Михайловичем лежали списки, адреса всех товарищей Андрея по Афгану, все, что нарыли на Савельева нынешнего и прошлого. По оперативным сводкам на ту ночь, когда Андрея пытались убить, никаких трупов, никаких подходящих ранений не проходило. Валерий Михайлович испытал облегчение. Теперь оставалось только ждать ответов на кое-какие запросы, и когда они пришли, Валерий Михайлович присвистнул: два случая с осквернением могил и похищением тел погибших бойцов кое о чем ему говорили. Дело обещало быть интересным, и в воздухе заплавали звездочки. Андрею он решил пока ничего не говорить.
АЛЬТРУИЗМ
Не откладывая дела в долгий ящик, Валерий Михайлович созвонился со своим давнишним приятелем, Петром, с которым когда-то они начинали вместе участковыми. Валерий Михайлович пошел дальше, а Петр так и остался на своем месте, но на жизнь не жаловался и вперед не рвался. Семьями они тесно не дружили (жена Валерия Михайловича не любила принимать гостей, да и не умела), но по делам, бывало, перезванивались, часто выручая друг друга в сложных или щекотливых ситуациях.
— Ни-ни-ни… Мне больше не наливай. Я еще не в форме. Погожу пока, — отказался от водочки Валерий Михайлович.