И наконец, возвращение в Бразилию. Она думала, что это будет окончательным возвращением к невинности. В Бразилии ничто не будет напоминать ей о Михаэле. Подумав так, она уже взяла его с собой. В Бразилии для нее не было ничего другого, кроме того, что она привезла с собой: со своим литературоведческим образованием она не находила здесь работы, а со своими воспоминаниями о мертвом не находила доступа к жизни. И если образы в ее воображении, кочуя меж зеркалами в маленькой клетке, проецировались в бесконечность, то дом Левингера или дом своих родителей она воспринимала как воображаемые миры в чистом виде, а каменные кулисы города Сан-Паулу — воистину как до безумия разросшиеся потемкинские деревни, сплошь состоящие из гигантских надгробий. Для нее это было непереносимо. Она должна была дать жизни шанс. Она нашла для своей мысли именно эти слова. Она подумала, что в этой формулировке много пафоса. Принялась вертеть в руках рюмку. Какие только мысли не приходят в голову. Пафос. Какая разница. Она глотнула еще водки и еще раз повторила про себя, подчеркивая каждое слово, будто заучивая сложную формулу: дать жизни шанс. Она не имела права об этом забывать. Она встала и принялась рассматривать себя в зеркале. Она хотела уйти от той женщины, которую видела в зеркале. Она провела пальцами по опухшим глазам. Она хотела выйти из камеры пыток, в которой жила. Захлопнуть за собой дверь, и никогда больше не переступать порог. Она должна попробовать. Лео не любит ее, она не любит его. Он никогда не сможет ее смертельно обидеть. Но он опутывал ее такой устойчивой привязанностью, что изо всего этого могла получиться сеть, сквозь которую не сможет проскользнуть ничего, что представляет для нее угрозу. Возможно. Возможно, это и к лучшему: никакая любовь здесь замешана не будет. В той игре, которую так трудно выиграть. Возможно, верность Лео именно поэтому так основательна. Потому что это верность в чистом виде, без примеси любви, а не козырная карта в игре любви. Эта верность поглотит все. Даже смерть.
Она подбежала к окну и выглянула, далеко перегнувшись через подоконник, чтобы посмотреть, не едет ли Лео. Ей стало страшно. Она жила на десятом этаже. Улица Памплона покачивалась, холодно мерцала в белом свете фар и красном свете габаритных огней, у нее на мгновение промелькнула мысль, что все это — машины скорой помощи, подбирающие трупы тех, кто выбросился из окна. Так много окон в таких вот маленьких квартирах. Так много машин. Спасение для каждого. И каждая машина подоспеет сразу, как только все будет кончено. Стремительно она закрыла окно. Она распахнула дверь квартиры и посмотрела на дверцу лифта, не горит ли красная лампочка. Лифт был свободен. Через стеклянное окошечко в дверце она заглянула в шахту лифта. Трос был неподвижен. Она смотрела на него несколько секунд, потом побежала обратно к себе и, не закрыв входную дверь, вбежала в так называемую спальню, в которой у нее стоял только шкаф с зеркальными дверцами, схватила дорожную сумку и начала набивать ее одеждой. Что еще? Обувь. У нее было три пары туфель, ей удалось запихнуть их в сумку. Украшения? У нее была только нитка жемчуга, подаренная матерью. Вот она. Она уже собралась было сунуть ее в сумку, потом заколебалась, разогнулась и перед зеркалом стала надевать ее. На шею. Для Лео. Она напряженно ждала, что сейчас что-то произойдет. Она видела в зеркале только свою худую шею и эту нитку жемчуга. Ничего не произошло. Просто нитка жемчуга вокруг шеи — и больше ничего. Может быть, Лео такое нравится. Махровый халат медленно сползал с ее тела. Потом она с лихорадочной поспешностью снова стала рыться в шкафу, выбрала юбку и блузку, надела. Она побежала в ванную, схватила туалетные принадлежности и тоже засунула в сумку. Она застегивала молнию на сумке, когда в гостиной послышались шаги. Пришел Лео. Она вышла, поставила к его ногам сумку и сказала: Твое предложение остается в силе?
Лео представлял себе этот момент совсем по-другому. Ему казалось, что будет больше счастья, возбуждения, триумфа. А ему пришлось везти к себе домой пьяную Юдифь, которая безразлично сидела рядом с ним в машине, смотрела в боковое стекло и ничего не говорила. Хотя ему всегда было ясно, что рано или поздно что-то произойдет и они съедутся, все же сейчас от внезапности решения Юдифи ему было как-то не по себе. Это чувство усиливало то летаргическое, угрюмое, растерянное впечатление, которое она производила. Он чего-то не знал — но чего? Он ехал так, словно их путь был освещен только светом звезд, ехал медленно и неуверенно, ведь он тоже выпил немало. Хотя и не так много, как Юдифь. Ее состояние смущало его. Ведь, когда они доедут до дома, она вряд ли сможет сама передвигаться. С другой стороны, он ведь так часто видел ее уже в подобном состоянии, и ничего особенного это не означало. Главное — теперь он везет ее к себе домой. Все теперь будет казаться ему новым и все же знакомым, невероятным, и все-таки — его. Он поддерживал ее за плечи, вводя в дом. Лео решил принимать ситуацию такой, какая она есть. А она была такова, что давала повод к сильнейшему возбуждению, безусловно. И если он, как ни странно, никакого возбуждения не чувствовал, ему приходилось цепляться за те формы, в которых оно как-то проявлялось. Юдифь не желала сразу ложиться в постель, ей хотелось еще чего-нибудь выпить. Конечно, она хотела все это отметить, ясно. Ты права, сказал он, мы должны это отпраздновать. Охваченный счастливым чувством, Лео принес бутылку водки и две рюмки. Юдифь, странно скрючившись, сидела в его глубоком кресле и с застывшим удивлением озиралась вокруг, словно очнулась от какого-то сна и не знала, где находится. Тогда Лео тоже стал осматриваться, глядя на все, как он растроганно считал, глазами Юдифи, и удовлетворенно отметил, что все выглядит очень неплохо. Добро пожаловать домой, сказал он, твое здоровье! Юдифь выпила свою рюмку в два глотка и повалилась набок. Она не заснула, она потеряла сознание. Лео отнес ее в постель, раздел и лег рядом с ней. Он-то от волнения еще долго не мог заснуть. Затаив дыхание, он осторожно положил свою руку на живот Юдифи, Юдифь не реагировала, она лежала рядом с ним как мертвая, а Лео был счастлив, потому что ощущал в себе столько сил, талантов, энергии, и ему рисовались самые радужные перспективы. Его концепция осмысленной жизни. Теперь он беспрепятственно разовьет ее, никакого сомнения. Больше никаких блужданий в низменных лабиринтах бесцельного существования. Лео осторожно проводил рукой по телу Юдифи, она лежала как мертвая. Лео видел перед собой ее, свою работу, свою книгу, не какой-то неодушевленный предмет, а текст, наполненный жизнью для того, кто его читает, он разглядывал в темноте Юдифь, загадочный текст, источник познания для того, кто его правильно истолкует. Завтра же он примется за работу, сразу после завтрака. Он сообразил, что в доме ничего на завтрак нет. Рано утром, пока Юдифь будет отсыпаться, он быстро съездит за продуктами и приготовит завтрак. Ветчина, салями, сыр, нет, сыр не надо, Юдифь не любит сыр, и свежие теплые булочки, и шампанское, сюда, наверное, хорошо бы еще черной икры, где же ее взять, он ее еще никогда не покупал, может быть, на рыбном рынке. Или можно купить устриц, но у него не было специального ножа, а обычным ножом их ведь не откроешь, нет, об устрицах вообще не могло быть и речи, открывая, он может повредить себе правую руку, которой предстоит писать, все такое вот скользкое и неуловимое подходит больше таким девушкам, как Регина, но не Юдифи, тогда, может быть, лосось? И, конечно, апельсины для сока, вообще — фрукты, полную вазу разноцветных фруктов, манго, дыню, карамболи, виноград и конечно ананас, в память о начале их любви, нет, ананас не надо, никаких напоминаний о том споре в ванне, лучше свежий инжир. Он должен стать настоящим праздником, первый завтрак в их совместной жизни. И стол он должен накрыть особенно красиво, пусть Юдифь придет в восторг, белая скатерть, может быть, столовое серебро от дядюшки Зе, и конечно — цветы, орхидеи, и еще, наверное, цветы гибискуса из сада, рассыпать их по белой скатерти, свечи, нет, какие свечи в такой час. А после завтрака за работу. А немного погодя перерыв, мы его проведем вместе, в постели. Нет, в постель лучше сразу после завтрака, отдохнув и подкрепившись, с тем вдохновением, которое, бесспорно, придет за завтраком, с этой телеологией броситься друг другу в объятья, чтобы нагнать то, что не позволили сейчас сделать поздний час, усталость и алкоголь. Бесспорно, в постель сразу после завтрака, тем лучше, тогда потом он сразу сможет засесть за работу, это ясно, Юдифь будет в восторге, сегодня было уже слишком поздно, чтобы отпраздновать все подходящим образом, но завтра, завтра будет настоящий праздник.