Я беру этот письменный стол, сказал Лео. А гарнитур? спросил продавец. Лео встал, с благодарностью посмотрел на кресло, в котором сидел, он чувствовал себя отдохнувшим, и сил у него прибавилось. Конечно, тоже беру, сказал он.
Охваченный внезапной эйфорией, он присмотрел еще маленький круглый столик с оправленной в металл столешницей, который довольно удачно гармонировал с гарнитуром. За небольшую доплату, с готовностью уверил продавец, мебель, разумеется, будет доставлена на дом. Договорились на ближайший понедельник.
Стены сияют белизной, они снова невинны. Мебель доставлена, в ящиках письменного стола лежит все необходимое. Испытывал ли Лео жажду деятельности? Да. Он решил устроить себе праздник. Приниматься сейчас за работу было уже слишком поздно. Начинать надо рано утром, подумал Лео, сразу после завтрака, день тоже должен быть невинен. Он стал кочевать из бара в бар и находил как нельзя лучше подходящим случаю, что начало его празднования пришлось на то время, которое в питейных заведениях обычно называют «happy hour», когда напитки отпускаются по льготной цене. Он выбирал только все самое изысканное, начал с шампанского, потом пил импортный багасо, вместо своей обычной бразильской пинги. Он пил слишком много, как человек, который хочет забыться. Юдифь. Ему вовсе не приходило в голову поддаться внезапной грусти, необъяснимой туманной депрессии. Он не хотел забывать, скорее он старался удержать в сознании тот факт, что у него сегодня праздник, и непрерывно помнить об этом и не забывать причину праздника, он пытался выучить наизусть, и чем больше напивался, тем больше упорства проявлял, одну фразу, которую потом, когда совершенно оглушил себя алкоголем и все забыл, он все-таки помнил. Торжествующе произносил он эту фразу, как пароль, который открывал врата рая: Завтра начинается значимая жизнь.
Ночной портье в маленькой гостинице в центре уже знал Лео, он не понял, что Лео сказал, да это его и не интересовало, он молча протянул ему ключ от комнаты и снова углубился в карточки футбольного тотализатора.
Когда Лео на следующий день вернулся домой, у него страшно болела голова. Ни в коем случае нельзя было сейчас себя жалеть. В этом отношении он был к себе очень строг. Он заставил себя заняться подробным анализом ситуации. Без сомнения, подумал он, ему придется пожертвовать этот день для восстановления формы, чтобы завтра, отдохнув, в полную силу приняться за работу.
Ему пришлось принести в жертву еще не один день. Все вновь и вновь выяснялось, что условия еще не вполне соответствовали идеальной рабочей атмосфере и необходимы были новые затраты времени и денег. Его книги до сих пор лежали на полу в прежнем кабинете. Он должен был разместить их в теперешнем кабинете. Но где? Снова на полу? Так он работать не мог. Какой же это порядок. Он будет непрерывно спотыкаться о разложенные книги, не находя того, что ему в данный момент нужно. Сначала надлежит отделить его книги от книг Юдифи. Их давным-давно уже пора было разделить. Беря в руки очередную книгу Юдифи, Лео всякий раз поражался, как он мог когда-то так идеализировать эту женщину. Декадентская литература, вроде Стерна, Пруста, Кафки, или эпигоны, вроде Мачадо де Ассис,[24] или декадентские эпигоны вроде Эрику Вериссиму. Это было чудовищно. Лео казалось, что он перелистывает страницы внутренней жизни Юдифи, где истина была написана черным по белому. Ему потребовалось много времени на эту работу, целая неделя, потому что он сразу начинал листать, а потом читать книги Юдифи, и всякий раз чувствовал себя словно отравленным самими этими текстами, теми фразами, которые Юдифь подчеркнула, и воспоминаниями о Юдифи, причем настолько, что вынужден был прерываться, выходить на улицу, проветривать мозги, что-нибудь выпивать и продолжать только уже на следующий день. Наконец все книги Юдифи были отобраны, запакованы в ящики и поставлены в прежнем кабинете. Но и теперь в его новом кабинете не было настоящего порядка. Его книги до сих пор лежали на полу. Он сознавал, что проблему валяющихся на полу книг надо решить разумно и окончательно, всякие половинчатые решения совсем собьют его с толку. Он вспомнил о магазине на улице Ибирапуера, где ему тогда, когда он сопровождал Юдифь, одержимую страстью к покупке мебели, бросился в глаза необычайно богатый выбор книжных шкафов и полок. Он должен, думал Лео, проявить настойчивость и поехать в этот магазин. Как-никак он находился на историческом рубеже своего развития: он наконец был свободен, чтобы работать. Теперь он мог все делать только совершенно правильно или совершенно неправильно. И вовсе не случайно его работа — в каком-то смысле идеальный философский труд — заставляла его создавать идеальные условия для работы. Он не мог противостоять этой тенденции только из соображений личного удобства. Кроме того, подумал он с каким-то особым чувством, это была наполовину эйфория, наполовину грусть, кроме того, теперь действительно конец был не за горами: ведь это должна быть последняя необходимая покупка. Итак, он поехал в этот мебельный магазин и выбрал там два книжных шкафа, которые, как и его письменный стол, были из красного дерева и поэтому, как он считал, хорошо подходили к письменному столу. У шкафов были застекленные дверцы, которые предохранят его книги от пыли. За стеклами был натянут зеленый шелк, что Лео считал в высшей степени разумным: благодаря этому книги не будут у него на виду и не смогут его подавлять и лишать энергии, поскольку они представляют собой уже законченные произведения, а он над своим произведением только работает. В этих шкафах книги будут знать свое место и свою цену, они будут здесь закрыты, убраны, пока ему не понадобится консультация. Он купил эти шкафы, уже на следующее утро они были доставлены. Остаток дня Лео провел за расстановкой своих книг. Некоторые из книг, которые он обтирал от пыли и собирался поставить на место, он открывал и начинал читать, сначала стоя, потом — удобно расположившись на диване, положив ноги на стул, и тогда в какие-то моменты бывал так счастлив, что внезапно терял способность читать дальше, а начинал любовно разглядывать книгу, которую держал в руках. Наступила ночь, ни одной книги на полу больше не оставалось, в кабинете был наведен законченный функциональный порядок. Лео расхаживал по комнате, покуривая паломитас и воображая, как он завтра с утра начнет писать свою работу. Деревянный пол скрипел. Это раздражало Лео. Вдруг этот скрип будет мешать ему сосредоточиться. Его работа. Он не может допустить никаких помех. Он попытался полностью сосредоточиться только на работе. «Система науки», подумал Лео, автор — Леопольд Иоахим Зингер. «Последняя часть», думал он, «Феноменология бездуховности. История исчезающего знания», думал он, возвращаясь к этому мысленно с такой интенсивностью, что в своем воображении увидел этот заголовок уже напечатанным на обложке завершенной книги. Он должен был думать дальше, этот процесс доставлял ему наслаждение. Теперь он видел эту книгу в витринах книжных магазинов, видел корешок книги — Зингер «Феноменология» — на всевозможных книжных полках и в книжных шкафах: каких только шкафов и полок здесь не было, целый арсенал, который он видел накануне в магазине, где купил свои шкафы. Полки всевозможных стилей, мифическая сборная всемирная библиотека, все полки пусты в ожидании его книги, которая делала ненужными все остальные книги, вот все полки наполнились его книгами и тут же снова опустели, потому что все люди стали читать его книгу, с напряженной сосредоточенностью, которая, возникнув у многих людей разом, была так сильна, что в мире царил один только звук — звук шелеста страниц и скрипа. В разных местах доски скрипели по-разному. Лео в раздражении остановился. Он так и знал. Этот скрип будет его отвлекать и наталкивать на посторонние мысли. Теперь он стал методично ходить по комнате, на каждом шагу надавливая ногой на доски, чтобы проверить, какие из них особенно опасны и скрипят громче всего и где у него под ногами надежный пол, который мало или совсем не скрипел. Он хотел найти идеальный путь по этой комнате, по которому он мог спокойно шагать, погрузившись в мысли, не опасаясь, что его сосредоточенность что-то разрушит. Через некоторое время он в отчаянии прекратил свои попытки. Оптимального пути не было. В глубоком раздумье он вознамерился выглянуть в окно, как обычно поступают главные герои художественных произведений, — и увидел себя самого. Этого он не предусмотрел. Ночью окна превращались в зеркала, неприятное обстоятельство, которое может полностью разрушить его работоспособность, к тому же именно в те важные вечерние и ночные часы, в которые его вдохновение, как у всех людей творческого труда, максимально. Требовалось незамедлительно найти решение, иначе о работе нечего было и думать. Без промедления он отправился в бар, пока не напился и не устал до такой степени, что заснул сразу.