Юдифь боязливо подошла ближе. Она выглянула наружу, потом закрыла окно, посмотрела сквозь стекло, снова открыла окно.
Лео!
Да.
Если там не было кошки…
Там никакой кошки не было.
Тогда это, наверное, был тот куст. Вот эти два листочка, видишь? Это уши, а вот эти два — глаза.
Да, это глаза.
Правда? Видишь, когда я закрываю окно, он отражается, потому что на улице темно, а там куст, совсем вплотную к стеклу, он мелькает, я хотела сказать, он мерцает в свете, который падает из окна. Поэтому все так и выглядит, похоже на… значит, это был куст.
Да, обман зрения.
Да.
Она помотала головой, повернулась и тут же, вздрогнув, резко повернула голову и посмотрела через плечо. Но Лео, ведь куст не может следить, а за нами следили, я точно знаю. Голос Юдифи, который постепенно становился спокойнее, тише, теперь снова стал громким и пронзительным. Лео опять напрягся. Кто-то заглядывает сюда, я же чувствую, кричала она, я этого не выдержу, пойдем, Лео, мы выйдем и посмотрим. Юдифь взяла свою сумочку, которая валялась на полу возле письменного стола, и вынула из нее маленький пистолет. Скорей, пойдем на улицу. Лео не верил своим глазам. Как у нее оказался пистолет, почему у нее в сумочке пистолет? Пожалуйста, убери оружие, почти беззвучно сказал он, мягко удерживая ее руками. Юдифь казалась безумной, и Лео действительно опасался, что она начнет палить во что попало. Что он здесь делал? Сколько времени прошло? Десять минут? Полчаса? А он боялся, что надо оправдываться, зачем он пришел.
Он словно находился в каком-то фильме ужасов, в котором обыкновенный человек попадает в критическую ситуацию и должен превзойти самого себя. Публика, затаив дыхание, гадает, справится ли он. Лео сам одновременно представлял и публику. Но ему не приходило в голову ничего другого, кроме слов «Прошу тебя, Юдифь» и «Послушай, Юдифь». Юдифь была невменяема, она не сознавала, что делает. В сравнении с ней Лео был, что называется, «вменяем». Но на самом деле и он уже был не в себе. Это только так казалось, потому что не он истерично кричал и не он размахивал пистолетом. Растерянно и беспомощно смотрел он на Юдифь, как будто между ними было темное стекло, волшебное зеркало, в котором отражались его собственый страх смерти и саморазрушение Юдифи, и они сливались воедино. Юдифь, я прошу тебя! Она вдруг совершенно обессилела и впала в апатию. Едва слышно сказала, что он, наверное, прав, и кошка была обманом зрения. Юдифь снова положила пистолет в сумочку. Лео облегченно вздохнул. Она сказала, что плохо себя чувствует. Она не знала, почему ей так плохо. Он попробовал объяснить ее состояние кокаином, которого она наверняка приняла слишком много, но Юдифь медленно покачала головой. Нет, сказала она, это не может быть от кокаина, от кокаина ей всегда хорошо, но у нее его больше нет. А как ей было хорошо до того, до прихода Лео, он пришел, и тут вдруг ей стало плохо. Как она устала. Она не хочет быть усталой, если голова все равно работает и никак нельзя ее отключить.
Юдифь вновь склонилась над письменным столом, над зеркалом с кокаином, Лео видел, как она подносит к носу свернутую купюру, она сделала движение головой вперед, потом назад, потом, подняв плечи, она жадно и резко повторила это движение, Нет! закричал он, это тебя убьет, он хотел подойти к ней и стал пробираться среди стопок книг, лежащих на полу, тут она обернулась, они стояли друг к другу лицом, она опиралась на стол, ее грудь вздымалась и опускалась, как грудка птенчика, выпавшего из гнезда. Они оба тяжело дышали, еще никогда они не дышали в таком одинаковом ритме.
Лео, оставь меня, пожалуйста, одну. Ты приходишь, и мне становится плохо. Я устала. Я не хочу уставать. Прошу тебя, Лео…
Лео взглянул в глаза Юдифи, он видел, как она на него смотрит. На мгновение у него перед глазами всплыл образ Юдифи, который он хранил в своей памяти, этот старый, переживший годы идеал, но теперь он начал растворяться, словно его облил кислотой какой-то злоумышленник, проявились складки, морщины, пятна, тени, контуры расплылись, рот Юдифи раскрылся, словно разламывающаяся, расползающаяся краска. В это мгновение она почти беззвучно сказала: Останься! И вдруг начала носиться по комнате, туда, обратно, уперев руки в бока, глубоко, панически дыша, открытым ртом вбирая воздух в легкие, вот прижала руки к груди, потом опять оперлась на бедра, вскидываясь при каждом вдохе. Она побежала из кабинета в гостиную, там было больше места, пыхтя, она бегала туда и обратно вокруг дивана, раздавались безостановочные короткие вскрики, это она пыталась вдохнуть воздух. Вот она села на диван, но тут же снова вскочила и опять забегала по комнате, и все время эти панические вздохи, которым она пыталась придать более спокойный ритм. Лео стоял, охваченный ужасом, который передался ему, в беспомощном порыве помочь — но как?
Пожалуйста, останься, сказала Юдифь, чего-то было слишком много. У меня разрывается что-то внутри, это сердце. Я думаю, да-да, правда. Это… я этого не выдержу. Это нельзя… сердце… оно не выдержит. Мне кажется, я умираю. Проклятье. Она прошептала это, и слова ее то и дело прерывались попытками вдохнуть. Такая бессмысленная смерть, нет, Лео, помоги.
Лео не имел понятия, что надо делать. Тут Юдифь побежала в ванную, он за ней. Она наклонилась над умывальником и плескала холодную воду себе в лицо. Указательным пальцем она ковыряла в носу, словно хотела добыть несколько крупинок кокаина, которые, может быть, еще не растворились, застряв в слизистой оболочке носа, добыть, пока не поздно, а то доза может оказаться слишком велика. После этого она даже прочистила нос ватным тампоном и несколько раз высморкалась, подставив лицо под струю воды. Лео беспомощно наблюдал за этими явно бессмысленными действиями. Затем Юдифь побежала обратно в гостиную, села на диван, тут же снова вскочила, задыхаясь, прижала руки к груди и тут же опять помчалась по комнате, как одержимая.
Если я… остановлюсь, сердце тоже… остановится.
Что мне делать, чем я могу помочь?
Останься со мной. Какая бессмысленная смерть.
Вызвать скорую?
Да. Нет. Отвези меня… в клинику. Нет. Лео, что ты болтаешь. Только не надо врача, он сразу поймет, в чем дело. Сейчас… все пройдет.
Лео не мог больше стоять и ничего не предпринимать. Он подумал, что может приготовить для Юдифи теплое молоко с медом. Молоко действует, как противоядие, а мед успокаивает. У Юдифи и молоко, и мед были. Она пила, сосредоточившись, маленькими глоточками, но ее состояние все еще пугало Лео, хотя она, по крайней мере, перестала, задыхаясь, бегать по комнате. Она отпивала глоточек из стакана, а потом отчаянно старалась набрать воздуха в легкие, это напоминало последние судороги умирающего тела. Лео пошел в кабинет и взял с ее письменного стола пакетик с кокаином. Потом он вернулся в гостиную, Юдифь сидела, скрючившись, на диване. Юдифь! Она подняла голову. Это все? спросил он, она смотрела на него, не понимая, глазницы как пустые штольни. Или у тебя еще где-нибудь спрятан кокаин? Она медленно покачала головой. Хорошо. Лео спустил содержимое пакетика в унитаз, вместе с бритвой, которую завернул в туалетную бумагу, даже купюру, которой она пользовалась. Потом он вымыл и вытер маленькое зеркало и положил его на полочку возле умывальника. Он взял полотенце и начисто вытер письменный стол на тот случай, если там остались крошки кокаина, маленькие пылинки, которых экспертам будет достаточно, чтобы доказать наличие следов. Сияющий письменный стол, никаких следов жизни или смерти, одни только следы работы. Следы. Разве, если Юдифь, может быть, найдут здесь мертвой, не будут проводить расследование, не установят интоксикацию — и тогда будут рассматривать версию, что ей кто-то дал яд? И разве тогда не будут искать возможного убийцу, пытаясь выяснить, кто еще в этом доме бывал? Лео, поразмышляв над этим, понял, что совершенно сбит с толку, но во всем, что он делал, чувствовалась своеобразная система, основательность, даже предусмотрительность. Он протер полотенцем все места, которых в этом доме касались его руки, ничего не упустил, ничего не забыл. Он уничтожал следы, еще ничего не совершив. Его охватила маниакальная боязнь, что преступление будет раскрыто, и тот факт, что этой боязни никакое преступление не предшествовало, не мог от нее избавить, наоборот, этот страх наталкивал на преступление. Но в тот момент Лео этого еще не думал или не знал. Теперь он все время поглядывал в окно, не смотрит ли кто-нибудь с улицы и не увидят ли его здесь. Кто-то заглядывал внутрь и следил за происходящим. Лео чувствовал это совершенно определенно. Чушь. Внушение. Он спросил Юдифь, как она себя чувствует. Плохо, сказала она, но становится лучше. Что он там делает? Ничего особенного, просто небольшая уборка, сказал он преувеличенно громко — и чуть потише: а что мне еще остается делать? Он все теперь делал с учетом того, что за ним кто-то может наблюдать, пытался вытирать все полотенцем как бы между прочим, как будто делал что-то само собой разумеющееся, не возбуждающее никаких подозрений, и даже дверную ручку вытирал так, словно занимался самым обычным делом.