Нежданно-негаданно предназначенная на съедение молодая свинка, всю ночь, то поднимала панику визжа отчаянно, как обижаемая тяжкими побоями молодая женщина, то примолкала, как будто понимая тщетность «своих'мольб'о'пощаде».
То ли спавший, то ли опять не спавший Андрюша, сквозь дремоту слышал тихий, но увесистый топот многочисленных обитателей большого дома и их мягкое, возбуждённое от предстоящего дела перешёптывание. Слышалось бряканье посуды, жуткие, царапающие звуки затачиваемых ножей, недовольное бормотание отца и дяди Вовы, у которых никак не получалось нормально разжечь одну из приготавливаемых для дела паяльных ламп.
Потом перед самым рассветом всё стихло. В морозно-сером, тихом полумраке особенно резко, разбиваемым стеклом, звенели одинокие взвизги свинюшки.
– Не забоишься, Андрюха? – серьёзно, как у взрослого, поинтересовался дядя Вова, наблюдая за неуверенно одевающей сына Надеждой Николаевной.
– Ничё, ничё! – убеждённо успокоил своего двоюродного брата Юрий Венедиктович, – мы тобой то, помнишь? С какого возраста?
– Ну так то мы! Мы здесь, в деревне росли, а он…
– А не важно! – досадливо отмахнулся отец, приобняв уже одетого Андрюшу за плечи, потянул на выход, – пошли сынок.
– Ну что, Юрок? Как всегда? – залихватски подмигнул дядя Вова своему «подельнику».
– А то! Ты валишь, а я добиваю, – кивнул головой Юрий Венедиктович вытягивая из самодельных ножен трёхгранный, длинный, сделанный из винтовочного штыка нож, – а ты сынок, сиди тихо и спокойно, не отвлекай нас, – также залихватски, по-разбойничьи подмигнул сидящему на поленнице Андрюше, – думаешь выйдет сама? Не придётся вытаскивать? – посмотрел на брата, деловито взводящего курок одностволки двенадцатого калибра.
– Выйдет Юрок! Однозначно выйдет! Этож «баба», если б кабан, тот ещё «поупирается», а эта нет, ради жратвы прибежит как миленькая, для неё жратва, это всё равно, что для наших баб денежки.
– Ладно уж, разхорохорились! – раздражённо прокричала хохочущим, непонятно над чем, мужикам топчущаяся по двору, одна из бабушек, – болтуны и бестолочи, что один, что второй…
– Идёт! – перебил необидную для него ругань дядя Вова. Замолкнувшая старушка суетливо поспешила в дом. Из-за угла грязной, низенькой мазанки показалась свиная голова. Понюхав сопливо блестящим пятачком, исходящий от стоящей у ног дяди Вовы кастрюльки, аромат только что приготовленного варева, спряталась. Потом послышался отчаянный визг и свинья вылезла из-за угла полностью. Андрюша смотрел на происходящее выпучив от изумления глазёнки. Животное казалось шло, приближалось к усмехающимся мужикам не само, а как будто притягиваемое невидимыми сетями. Последние два-три метра до кастрюльки «сопротивление» рухнуло и свинья сделав пробежку ткнулась мордой в посудину и начала жадно чавкать, одновременно косясь белесыми зенками на почти упирающийся ей в лоб, воронённый ствол. Бахнул выстрел. Андрюшин отец прыгнув, как с высоты, на бьющееся в агонии животное, дёрнув вверх левую переднюю ногу, безошибочно толкнул, засунул по рукоятку «забойную'швейку». Свинюшка мелко-мелко задрожала, потянулась в длину, как зевающий, просыпающийся человек, и затихла.
– Готова, – резюмировал Юрий Венедиктович, выдёргивая нож и затыкая заранее приготовленной тряпочкой пульсирующее тёмно-красной, липкой жидкостью отверстие.
– Молодца ты, Юрок, – похвалил брата дядя Вова, – всегда с первого раза и точно в сердце…, а у меня вот не всегда так получается…
– Да ладно ты, – нехотя возразил довольный похвалой Юрий Венедиктович, – зато ты стреляешь, а я вот, как побаивался ружья, так и до сих пор…, ну ты же знаешь почему, – покосился на огорчённо кивающего головой дядю Вову, – а ты сынок, – посмотрел на ёрзающего задом по колючим дровам Андрюшку, – не испугался?
– Нет! Так здорово было! Так интересно! Можно мне слезть?
– Конечно можно. Давай я тебе помогу, оп-па, – подхватил по мышки и снял с поленницы сына Юрий Венедиктович, – сейчас мы с тобой пойдём лампы «раскочегарим» пока дядя Вова перекуривает…
Уже лишённая копыт и головы, бесстыдно раскорячившаяся обрубками ног в хмурое холодное небо, раскрытая от шеи до самого хвоста свиная туша подгнившим лимоном желтела посреди суетящихся вокруг неё людей.
– А это что? А это зачем? – то и дело спрашивал Андрюша то отца, то дядю Вову, безбоязненно и небрезгливо тыкая и прикасаясь пальцами к разбираемому на части животному и внимательно выслушивая объяснения.
– Сынок, ты так перепачкался…, и замёрз наверное, – сострадательно-переживающе пропела раскрасневшаяся и чем-то возбуждённая мама, – шёл бы в хату…