Забыть? Этого ли достаточно для меня? Возможно. По крайней мере, с этого стоить начать. А потом - что-нибудь интересное, манящее, вкусное, извивающееся. Что-нибудь стоящее.
Пора!
Я иду, Аленка!
Аленка услышала меня. Она схватывает меня за руку, и мы убегаем от горячего наступления. Аленка приводит меня в свою скромную комнату, в которой стоит кроватка для её маленького тела. Также в комнате посапывает печка и одинокий стол несёт свою службку.
Аленка: Я сбежала от мужа. У меня не вылупилось детей. Ты рад, что я вернулась к тебе?
Я: Да, Аленка, я очень хотел твоего возвращения. Наше расставание, случившееся больше трёхсот лет назад, меня не отпустило. Сейчас, когда мы убежали от сгоревшего бытия, я чувствую, что достиг того, что мне всегда было нужно.
Аленка: И ты больше не хочет проповедовать, учить, писать манифесты?
Я: Я хочу быть только с тобой, Аленка.
Аленка: И в чем же твоя ценность для мира?
Я: Ценность для мира? Для чего мне представлять ценность для мира? Это мир должен был представлять для меня ценность. Если бы это было так, я обогащал бы мир и стремился к его величию. Но мир ничего для меня не значит. Я объявил ему войну, а затем и убил себя прежнего, чтобы не видеть его. Ничего из прошлого теперь нет. Я исчез. Но ты вернулась ко мне и я обретаюсь. Три века нашего расставания закончилось. Мироздание стёрто. Моё прошлое уничтожено. Теперь только ты и я, Аленка.
Аленка (прислушиваясь): Кажется, вулкан всё равно продолжает идти к нам.
Я (приобнимаю её): Да нет, никакой лавы больше нет. Она настигла мир, который проиграл мне битву. Больше ничего нет, кроме нас.
Аленка: А я точно есть?
Я (не желая думать об этом): Конечно!..
Аленка: Ты знаешь, когда муж водил меня по картинным галереям, музеям, театрам - я думала о тебе... Мне казалось, что я изменяю ему. Он, как и ты, просил меня сидеть в заточении и принадлежать ему до последней кровинки. Он утомил меня своей понятливостью. Всю последнюю жизнь я чувствовала, что хочу снова сюда - в тёмный лес непознаваемого. Ты отравил меня этим. Я не могу больше отворачиваться от бездны, которую ты открыл мне. Не знаю, хорошо это или нет. Я пока не решила.
Я: Аленка, я хочу, чтобы мы до конца отреклись от прошлого. (Прислушиваюсь.) Никакой лавы больше нет. Посмотри в окно - там ничего нет.
Аленка (отодвигает серые занавески): Ничего... Ни мамы, ни отца, ни бабушки, ни дедушки, ни братьев, ни мужа... Никого...
Я: А теперь посмотри сюда. (Показываю на её комнату.) Здесь есть мы.
Аленка (пытаясь улыбнуться): Да.
Я: Давай забудем обо всём.
Аленка: Я хочу забыть всё.
Я (меняю тему): А чем ты занималась всё это время?
Аленка: Я пыталась работать. Честно, у меня это не получается. Кажется, я очень похожа на свою бездельную мать. Её лень меня отравила. Я правда хотела сделать какое-то дело. Но всё получалось слишком усреднёно, поверхностно. Я так и не нашла себя. Наверное, мой удел - это постоянное сомнение в собственных возможностях.
Я: Аленка, я продолжал писать. Думаю, ты знаешь.
Аленка: Нет, я не читала.
Я: С тех пор, как мы расстались, я много написал про войну, про власть. Потом очень сильно погрузился в кровь и убийство. После пошла тяга к уничтожению беременности, провозглашению бесплодия. Я убил в себе тягу к женскому, как мясному. Я стёр в себе пол. Затем, я стал проливать кровь, чтобы порвать со всеми людьми в последней точке. Но что странно - тебя я не смог забыть. Как ты думаешь, если я забуду тебя, я исчезну?
Аленка: Я пыталась забыть себя, но остаюсь живой. В отличии от тебя, я никогда не тянулась к самоубийству. Или как ты говорил "сознательной самоликвидации". Я тянулась только к чему-то совершенно свободному, не давящему на меня своей деспотией.
Я: К безумию?
Аленка: Возможно и к нему. Скорее, это нечто, что ты называл "тёмными богами", а потом и "То".
Я: Я знаю, как его достичь.