— Предложение мира, — мягко сказал он. — Приготовленное из свежесмолотых суматранских зерен.
Она на секунду замерла.
— Оно, вероятно, отравлено.
— Я принес две кружки. Умрем вместе. Могу я войти?
— Кофе — одна из тех немногих вещей, ради которых я готова рискнуть жизнью, — сказала Рэчел, открывая дверь, и прошла вслед за ним в затененную комнату.
Он ничего не говорил, пока возился за маленьким столиком, разливая в две кружки чудесно пахнущий кофе, потом вручил одну ей. Не было ни молока, ни сахара, но, впрочем, именно такой кофе она и любила. О чем, вероятно, знал и Люк, и его приближенные.
Если в кофе и был яд, Рэчел его не почувствовала, и ей уже было все равно. Она присела на узкую кровать, скрестив под собой ноги, и окинула взглядом обманчиво обходительного гостя.
Кальвин не торопился: поставил единственный в комнате стул с высокой спинкой, забрался на него и уселся, как нашаливший ребенок в ожидании наказания. У него были маленькие руки с коротенькими пальцами-обрубками, и он по-детски пригладил ими курчавые черные волосы.
— Полагаю, вы здесь, чтобы извиниться за то, что произошло вчера? — спросила она, когда полкружки было выпито, а он еще не проронил ни слова. — Хотите сказать, что не виноваты в том, что меня чуть не убили, что вы предупреждали меня насчет Энджел, но я не послушала, и что, быть может, вам не стоило сразу посылать меня в то отделение.
Кальвин поднял голову и взглянул на нее. Глаза его были темными и абсолютно пустыми.
— Нет, — вполне спокойно отозвался он. — Я намеренно вас подстрекал.
От потрясения она расплескала драгоценный кофе на джинсы. Он не только сделал это, но еще и совершенно спокойно признается в преступлении.
— Что-что?
— Люк сказал, что я должен покаяться перед вами в своих грехах и просить у вас прощения.
— А мне он говорил, что не верит в грех, — заметила Рэчел, вытирая пятно от кофе.
— О, он верит в грех, еще как. Да и как он может не верить при его-то происхождении и прежней жизни? — возразил Кальвин. — Просто Люк предпочитает не применять это понятие к тем, кто следует его учению.
— Но к вам-то применил.
Кальвин смотрел на нее с непроницаемым спокойствием.
— Мое преступление в том, что я желал вам зла и манипулировал обстоятельствами так, чтобы вы сами навлекли на себя это зло. Что вы и сделали почти без колебаний.
— Вы знали, что я выпущу Энджел.
— Конечно. Я знал, что вы женщина молодая и неугомонная, что ваша цель — найти способ навредить Люку. Несмотря на то что Энджел явный параноик и несет полный бред, я был уверен, что вы попадетесь на удочку. И вы попались. — Его застенчивая улыбка не затронула черных-пречерных глаз. — Кстати, как вы себя чувствуете? Полностью поправились?
— На удивление хорошо, спасибо, — холодно отозвалась она.
— На Люка работают лучшие целители, и они всю ночь молились за вас. И он использовал свою… исключительную энергию, дабы ускорить ваше исцеление.
В ее сознании вдруг вспорхнуло ощущение его рук у нее на теле. Вспорхнуло и тут же улетучилось, оставив после себя тревожную тень.
— Как мило, — пробормотала она.
— Поэтому я пришел просить у вас прощения. Я считал вас угрозой Люку и хотел его защитить. Мне следовало бы помнить, что Люк не нуждается в защите. Он сам себе закон, и никто не может причинить ему зло.
— Вы боялись, что я узнаю правду о том, что здесь происходит? — напрямик спросила она.
Кальвин не отреагировал.
— Правда вам бы не понравилась. Для вас она неприемлема и непонятна.
— И какова же она, эта правда?
— Любовь. Любовь ко всему и всем, — отозвался Кальвин с безыскусной, мягкой простотой. Если бы только его глаза не были такими черными. Если бы только он не был в ответе за то, что она чуть не умерла, у Рэчел могло бы возникнуть искушение поверить ему. Да только она никогда особенно не верила в любовь.
— Любовь к Энджел? — цинично полюбопытствовала она. — Как она, кстати? Все еще думает, что я дьявольское отродье, или решила, что Люк все-таки мессия, а я просто его милая помощница?
— О, Энджел покинула нас, — ответил Кальвин, соскальзывая со стула. Он направился к двери. Предвечерний свет потускнел, погрузив комнату в мрачноватые тени, но Рэчел не сдвинулась с места, чтобы зажечь прикроватную лампу.
— Куда она делась?
Кальвин приостановился в дверях, на его лице не отразилось ровным счетом ничего.