Епископ молча развел руками. Ну писал он такое, было дело, правда, без последнего греховного предположения. Всего написанного не исправишь, и оно остается.
Неделей позже, может, и раньше в орденской библиотеке воцарились образцовый распорядок и новый диакон библиотекарь. А по окончании текущего года епископ получил письменный подробный отчет-регестр. В нем значилось, сколько переписано манускриптов в епархиальных скрипториях и в опекаемых монастырях, где новые книги хранятся, куда и кому отправлены в Испанию, в Италию, в Галлию и в римские провинции на востоке.
«Показывая, что именно этот порядок должно соблюдать, сам Иисус Христос говорит: «Книжник, наученный Царству Небесному, подобен хозяину, каковой выносит из сокровищницы своей новое и старое». Он не сказал: «старое и новое», что сказал бы непременно, если бы не желал отдать предпочтение достоинству перед временем».
Возьмите и читайте.
Scriptum sapienti sat est[4].
КАПИТУЛ XXXIII
«Умная душа исполняется и оплодотворяется истинными добродетелями. Это благо нам заповедуется любить всем сердцем, всей душой и всеми силами. К этому благу мы должны приводиться теми, кто нас любят, и в то же время вести тех, кого любим сами».
Как ни бери, не совсем благоприятно, когда с тобой обращаются, полагая законченным стариком, пуховой ватой любовно обкладывают. Но что поделать, коли осенью кое-кому стукнет, брякнет, крякнет 72 старческих года от роду? Пережитком прошлого, слава Богу, покуда не заделался, но так-таки ох все-таки…
И то правда, когда подступают, вернее, уже наступили стариковские немощь и слабосилие. Шаг стал каким-то походя шатким, валким… Да какая тут поступь, походка! Так просто, ковыляние с кряхтением. Шаркаешь, и ноги влекутся. Переставляешь их вперед, вбок, кабы не упасть невзначай, не сверзиться неприлично сану. И ног-то у тебя, загадка Сфинкса, уж не две, а три.
Раньше на посох не было нужды опираться, носил его с легкостью на весу для вящего благочиния и внушения должных чувств пастве. Нынче же он не жезл авторитетный, но средство передвижения немощных членов. Притом непомерно тягостное для ослабевших рук…
Кожаная слоистая подметка объявилась на ножнах, чтоб не стучал попусту по литостратуму в доме, мозаичных полов в базилике не корябал своею тяжестью и весом тяжко опирающегося тела… Братья сапожным порядком, задельем поусердствовали…
Все же епископ впадал в некоторый грех преувеличения, непорядочно и бездельно расписывая такие-сякие свои немощность и слабосилие. Впрочем, голова не тыква, ему теперь не до воинских продолжительных тяжелых упражнений с боевым посохом. Так не так, возьмешь его, покрутишь немного в руках, корпусом уходя вправо, влево, чтоб охладелую кровь чуточку разогнать по жилам, разогреться, скрипучие кости малость размять.
По правде сказать, верховые прогулки он себе сожалеюще запретил. Голова кружится, посох боишься выронить; потом ни встать, ни сесть без скрипа, щелканья и треска в суставах…
По взморью он сейчас медленно прогуливается в пешем строю, если принимать за таковой его недюжинную свиту, побок и позади готовую чуть что подхватить, поддержать под руки. Любимый сын Гераклий вообще за локоток старичка придерживает, не давая идти побыстрее. Не ровен час пресвятейший и преподобнейший запнется, споткнется… о камень преткновения… Плавная речь предстоятеля, очень его интересующая, прервется…
— …Где нет никоего облика, ни минимальнейшего правопорядка, где ничто не приходит и не уходит, нет, мой Гераклий, ни дней, ни смены времен, власти, ни старости, ни молодости. Един свят Господь неизменен в знании упорядоченного созидания…
Когда люди, незнающие и неверующие, приобщаются к вере, оберегаются в ней знамениями и великими чудесами, засим берутся питать и помогать в какой-нибудь житейской нуждишке ближним, не зная, зачем это надо делать и с какой целью, то одни не дают настоящей пищи, а другие ее не получают. Причем первые не поступают согласно святому и правильному намерению, вторые же не радуются их даянию, не видя еще плода, а вкусив, сей же час неблагодарно о нем забывают.