Касательно неприхотливости и сельской незатейливости в его банях демиург и воистину тавматург Флакк подпустил немалую риторическую литоту, сколь скоро пренебрежительное уничижение превосходит иную гордыню. Пожалуй, его банное сибаритское обрамление дивно напоминает по убранству и удобствам римские термы принцепса Каракаллы. С той лишь разницей, что тут богатейшее мраморное великолепие, чудесный артистический комфорт, щепетильная изысканность высокой культуры предназначены услаждать присносущий минимум избранных гостей, но совсем не толпы несметные плебеев и патрициев, оптиматов и популяров, по-республикански общенародно и представительно смывающих человеческую вонь, грязь и усталость в самых знаменитых и раздольных банях Вечного Города.
По-легионерски отдавших ему воинскую честь центурионов Горса Торквата и Бебия Рифина, командира тевестийской турмы, Флакк также просил пожаловать к банному отдохновению после утомительного перехода. В термах он на обоих пронизывающе глянул маленькими заплывшими глазками, точно опытный ланиста, покупающий на рынке крепких рабов для гладиаторского обучения.
— Тебя, тевестиец Рифин, знаю. Ты и твоя фамилия — западные белые мавры из рифского племени. Вы вместе с тем черны, худощавы, тонкокосты, с редкой растительностью на подбородке и в паху, — физиологически определился с первым предметом изучения бесцеремонный наблюдатель человеческой натуры.
— А ты кто таков, рыжий волосатый варвар с римским когноменом? — так же бесцеремонно обратился хозяин к Горсу. — Мощным телом и тонким волосом ты похож на тевтона или свева. Но чертами лица — будто бы кушит широкоскулый?
— Я из венедов, светлейший эквит Флакк.
— Понтийский тавроскиф?
— Почти в точку, светлейший. Но родился я в верховьях Борисфена. Себя мы называем племенами родичей-фамильяров и кровичей-сангиалов.
— Желаю всем венедам и маврам здравствовать в мирном доме моем.
Еще раз пристально осмотрев здоровые мускулистые тела воинов, до пота упражнявшихся с набивным мячом в палестре, разминая мышцы после многомильного конного транcкурcа, ученый хозяин передал их на попечение рабам бальнеаторам, полностью утратив к ним какой-либо научный интерес. Потому как в теплом аподитерии, где положено раздеваться перед банными процедурами, его ждал гораздо более интересный и желанный объект далеко не праздной любознательности.
Тем временем Аврелий сам не без интереса сквозь колонны перистиля наблюдал за невысоким толстячком Флакком, мячиком катавшемуся туда и назад.
Со всем тем роскошная обстановка в аподитерии не вызвала у гостя большого любопытства или чрезвычайного восхищения. Штучный коробчатый потолок, обшитый красным деревом и слоновой костью, в квадратах из снежно-белого алебастра с розовыми баснословными птицами оставил его равнодушным. Не впечатлили Аврелия и сверкающая плотно-мельчайшая мозаика на полу, изображающая играющих в морских волнах дельфинов, мифических тритонов, и полированные кипарисовые скамьи с мягкими подушками… Разве только большие потолочные окна в бронзовых рамах с очень тонкими и немыслимо прозрачными зеркально сверкающими стеклами громадного размера ненадолго задержали его взгляд.
Еще менее он склонялся к тому, чтобы чересчур долго в женских подробностях рассматривать на деревянной стене исполненную ярчайшими восковыми красками языческую демоницу Венеру, неприлично оседлавшую двух морских кентавров. Промежное детородное мужество у обоих налицо. Подобно же и венерическая женственность непристойно зияет разверстой темно-красной расщелиной, соотносительно в колорите напрягшимся багровым сосцам мелкого, почитай козьего вымени.
— …Извини, преподобнейший, за малопристойную сатиру в моей банной энкаустике. Но это я в минуту мужнего гнева повелел своему Апеллесу изобразить в живейшем сходстве мою дражайшую супругу Анаскеву Эпону, то есть благороднейшую Юлию Асдрубалику и двух ее записных любовничков. Получилось очень натурально и детально, так как у него достопочтенная матрона Юлия доныне вызывает сходные с моими душевные чувства.
Чуть лучше Апеллес относится к моей персиянской наложнице Катаскеве Эпоне, за милую душу жаждущей быть при мне кем-то вроде многомудрой Аспасии Афинской. Хотя раздвоенное естество промеж бедер он тоже ей полностью обнажил, слегка погрешив против курчавой истины. Зато груди мой искусный Апеллес ни той, ни другой блудницы не преувеличивал и не преуменьшал. Реально видишь, у морской Венеры они в большом дефиците, а шлемоблещущей Минерве ее обнаженное изобилие и за щитом не укрыть. Ни больше и ни меньше…