Полигистору и Аппелесу известно, почему я нарочито вызвал тебя в Ферродику, воспользовавшись мои давним знакомством с кесарским комитом Маркеллином, августейшим викарием африканским. Да хранит Господь его земные дни и труды!
Да вот еще, признаюсь в душевной открытости, пришло мне на ум лицом к лицу познакомиться с тобой. Да вот подходящего повода для путешествия в далекий Гиппон я никак не мог отыскать по скудоумию своему. Ни тебе ноэтики, ни ноэсиса, выскажемся по-гречески в понятиях Аристотеля Стагирита.
— Я догадываюсь о том, благороднейший Флакк. И о недавнем посещении моей монастырской библиотеки твоим секретарем греком Полигистором, прибегшем к чужому имени, мне также ведомо. Он немало переписал у нас себе на таблички.
Доверие к доверию, обведем в картуш по-египетски, — епископ пристально посмотрел на египтянина с греческим именем. — Твой Апеллес, Флакк, искренне и благочестиво внимал моей проповеди на рождественской мессе, если я не ошибаюсь.
— Ты не ошибаешься, прелатус Аврелий, — подтвердил за вольноотпущенника патрон Флакк.
— С нашими небольшими неприятностями мы бы, наверное, как-нибудь справились и без твоего высокоценимого мною участия. Все же приятнейшая возможность иметь личное общение с тобой и необходимость укрепления святой веры Христовой вынудили меня прибегнуть к твоему всемилостивому содействию, твое святейшество прелатус Аврелий Августин. И церковь Гиппо Регия, на мой взгляд из южного далека, должна в скором времени первенствовать среди католических епархий Нумидии.
Последнее доверительное и панегирическое заявление епископ Аврелий принял к сведению, как-либо опровергать и ханжески отвергать предсказание эквита Флакка не стал. Первоначально стоит подробно выслушать всех свидетелей, оценить свидетельства и лишь потом принимать или решение или же решительные меры по искоренению богомерзкого, предположительно, языческого бесчиния.
— Все началось, Аврелий, в октябрьские иды, когда молодую поселянку из семьи свободного колона-углежога растерзал и пожрал медведь.
Ну медведь, так медведь. Казалось, ничего странного, коли живем в горах и в лесах. Ан нет! Мой рудничный раб-надсмотрщик из крепких ливийцев — хороший охотник и следопыт — усмотрел-таки кое-какие несообразности в таком обычнейшем деле. Он-то и выявил — оказывается, не глядя на обилие медвежьих когтистых следов на земле, орудовали там так-таки люди железными клыками.
Я лично и налично исследовал внешне и анатомически мертвое тело. Действительно, поселянкой всласть неоднократно попользовались по-мужски, переполнив ее глубокий женский сосуд не медвежьим, а человечьим семенем.
Второй жертвой в ноябрьские календы оказался мой тевтонский наемник из рудничной стражи. Его тоже якобы задрал плотоядный медведь. И опять же железными когтями, как определил тот зоркий ливиец.
До общеторгового дня в ноябрьские нундины мой прозорливец не дожил. Его подстерегли и настигли в укромном уголке у теплого источника, когда ливийский раб упоительно предавался мужественным утехам с горячей рано овдовевшей невесткой одного моего пунийского колона-рудознатца.
Обоих сладострастников застали врасплох, связали, заткнули рты их же платьем. Женщине надрезали передний проход, мужчине — задний, и обоим натолкали внутрь куски негашеной извести, хорошо заправив ее уксусом. Оба умерли в страшных мучениях. Но женщина оказалась поболе живучей, нежели мужчина. Червем доползла до дороги, где ее подобрали ночные конные стражники. В предсмертном бреду твердила о каких-то медведях.
Тут уж я всерьез забеспокоился. Четыре человеческих смертоубийства за полмесяца — это уж слишком. Притом заметь, Аврелий, трое оказались крещеными христианами католической православной веры, только тевтонец из ариан.
Слушок пошел среди рудничных, и особенно, промеж кузнечных язычников о медвежьем божестве, питающемся-де христианской плотью. Да и две последние смерти взывали к нехорошим мыслям. Не так ли, мой Полигистор?
— Истинная правда, мой доминус Флакк, если пытку с известью и уксусом применяют агонистики. Они ее каким-то образом переняли от еврейских разбойных шаек, которые бродят в Ливийской пустыне.
Евреи такую свирепость впервые измыслили во время давнего мятежа Бар-Кохбы в правление кесаря Адриана…
— Не надо нам стародавней истории, Полигистор! — оборвал было вольноотпущенника патрон Флакк. — Приступай ближе к нашему отвратному языческому делу.
— О нет! Извини, светлейший, — право жe, не уступил патрону клиент, воодушевившись любимой темой. — Но его святейшеству Августину будет полезно знать, отчего нечестивые евреи назвали тот свой мятеж Йом-кипур, то есть Судным днем. Во многообразии дьявольских изуверских пыток обрезанные иудеи превосходят другие народы. Вон у Иосифа бен-Маттафии мы можем узнать…