Мария вновь и вновь перечитывала телеграмму. Уж не сон ли это? Лили нашлась. И должно быть, живая, раз графиня в своей депеше приказывает ей снять траур и надеть светлое платье, которое она всегда так любила, потому что и Лили носила такое же. Она не надевала его с того рокового дня, как погибла Лили, — во-первых, траур, а во-вторых, Лили отправилась тогда на свидание точно в таком же.
«Что же все-таки случилось?» — в радостном недоумении спрашивала себя Мария, но телеграмма на этот счет не могла дать никакого объяснения. Единственное, что Мария заметила, вертя бланк в руках, так то, что телеграмма послана из другого, более отдаленного от Варбурга города.
Нельзя было терять ни минуты. Лили нашлась. Как хотелось Марии поскорей увидеть свою молочную сестру, прижать к сердцу, поделиться всеми своими тревогами и горестями по поводу ее загадочного и трагического исчезновения. А может быть, Лили больна? Может быть, нуждается в заботливом уходе, в преданном сердце? Кто, кроме нее, Марии, сумеет предоставить все это молодой графине?
Без малейших колебаний девушка решила последовать приглашению графини.
Мария должна была снять траур и переодеться в светлое платье. Вероятно, каким-то чудом спасенная от смерти Лили была так слаба, что траур мог испугать ее. Быть может, она сама изъявила желание поскорей увидеть свою молочную сестру. Оттого-то графиня и послала телеграмму ей вдогонку. Получается, что все важные события произошли как раз после ее отъезда. Наверное, и Губерт, в судьбе которого Мария старалась принять самое живое участие, защищая его на суде, теперь тоже спасен?
Все эти мысли беспорядочно теснились в голове Марии и побуждали к скорому возвращению.
Не медля более, она вынула из чемодана свое любимое светлое платье. Весной портниха в городе сшила ей и Лили такие платья одновременно, и они не отличались друг от друга ни цветом, ни отделкой. Живо переоделась она в это платье, а траурное убрала в чемодан.
Она спустилась к портье и уплатила за номер. Портье даже не успел еще внести ее имя в книгу приезжающих.
Теперь скорее на вокзал.
Взволнованная до глубины души радостным известием о спасении своей дорогой сестры, Мария верила только во все хорошее. Ей и в голову не могло прийти, что с ней может случиться несчастье.
Через несколько часов поезд уже вез ее обратно, на родину.
На другой день после вынесения приговора несчастному лесничему, Бруно, сильно взволнованный, явился в замок. Графиня приняла его с подкупающей любезностью.
— Очень рада видеть вас у себя, господин асессор, — произнесла она с очаровательной улыбкой. — Кажется, этот мучительный процесс над бедным лесничим наконец закончился? Мне докладывают, что мать и сестра несчастного все еще в городе. Не могли бы вы позаботиться о том, чтобы обе бедняжки вернулись поскорей сюда, в свой лесной домик?
— Процесс окончен, графиня, но он может еще возобновиться, — сказал Бруно. — Дело принимает совсем другой поворот. Я поспешил сюда, чтобы сообщить вам одну весть, которая, надеюсь, обрадует вас так же, как обрадовала меня: Лили нашлась.
Его лицо, обычно всегда спокойное и сдержанное, светилось теперь счастьем и надеждой.
— Я уже слышала об этом, — сказала графиня с выражением глубокого сожаления. — Увы, увы!.. Вас, должно быть, обмануло некоторое внешнее сходство с погибшей Лили. Человеческая природа такова, что мы то и дело выдаем желаемое за действительное. Что до меня, то я уже потеряла всякую надежду увидеть мою Лили. Когда мне донесли, что ночью в городе обнаружили молодую девушку и ходит слух, что это графиня Лили, я тотчас же послала своего управляющего разузнать подробности, и он видел найденную девушку…
— И что же он сказал?
— Что это совершенно чужой, незнакомый ему человек.
— Нет-нет, графиня, он ошибся. Это Лили, я узнал ее.
— Не тешьтесь пустой и обманчивой надеждой, милый господин асессор. Чем дольше продлится ваше заблуждение, тем тяжелее и больнее наступит потом разочарование, — тоном живого участия произнесла графиня.
— О, верьте мне, тут не может быть ни малейшего сомнения. Это Лили. На белье вышит вензель «W» с короной.
— Это еще не доказательство, господин асессор. Мало ли у кого может оказаться на белье такой вензель. Кроме того, вещь может быть краденой. Нет, я не могу поверить вам после того как господин Митнахт, вернувшись ночью от доктора, в доме которого находится эта несчастная, с полной уверенностью заявил, что девушка лишь отдаленно похожа на Лили. Ну, посудите сами, господин асессор, можем ли мы тешить себя надеждой увидеть нашу милую, незабвенную Лили, после того как морские волны не оставили нам даже ее трупа?
— Я тоже не могу найти объяснений всему случившемуся, — настаивал Бруно, — но я твердо уверен, что это Лили.
— Как бы я хотела разделить вашу уверенность, дорогой господин Вильденфельс. Как заманчиво было бы ухватиться за новую надежду, но, боюсь, не пришлось бы нам вместо этого столкнуться с искусным подлогом.
— С подлогом? — удивился Бруно.
— Да, господин асессор, я серьезно опасаюсь этого.
— Но где подлог, в чем?
— Признаюсь вам, я не удовольствовалась объяснениями своего управляющего и хотела сама во всем убедиться. Сегодня утром отправилась я в город к новому врачу, инкогнито, не сказав доброй старушке-экономке своего имени. Самого же доктора не было дома.
— И вы видели найденную девушку?
— Видела, — отвечала графиня, — но это не наша Лили, господин асессор.
— Но я не мог ошибиться! — воскликнул Бруно. — И глаза и сердце подсказали мне, что это Лили.
— Обман чувств, господин Вильденфельс. Мне знакомо это. Ваши глаза видели не то, что перед ними находилось, а то, что желало ваше сердце. Со мною произошло почти то же самое: я не хотела верить докладу управляющего, не хотела верить собственным глазам, которые не нашли в девушке никакого сходства с моей дочерью, и старалась убедить себя, что это Лили. Такие же белокурые волосы, такие же маленькие нежные руки, наконец, некоторое сходство черт лица.
— Сходство большое, — возразил Бруно.
— И тем не менее эта девушка — не наша несчастная Лили, — убежденно сказала графиня. — Потому я и выразила опасение относительно подлога, который еще больше запутает это темное дело. Заметили у нее на голове и на лбу еще не вполне зажившие раны?
— Их нельзя не заметить, они бросаются в глаза.
— Не задавались ли вы вопросом, каким образом, по прошествии нескольких недель, молодая графиня могла быть спасена со дна ущелья или с морского дна? Не спрашивали ли себя, почему тот, кто оставил ее на скамье под окнами докторской квартиры, сразу же скрылся, как бы желая придать этой истории таинственность, даже некую сверхъестественность? А почему белье и платье были влажными?