Что влекло ее так поздно в покои умерших хозяев замка? Что искала она здесь глубокой ночью?
Пройдя анфиладу комнат, она вошла в покои графини Анны и направилась прямо в спальню, где та умерла. Быстро открыла она ящики письменного стола и, поставив канделябр на столешницу, начала рыться в бумагах, лежавших в ящиках.
Должно быть, не найдя того, что искала, она убрала бумаги обратно, задвинула ящики на место и отправилась дальше, в кабинет графа. Здесь она тоже начала просматривать ящики письменного стола. Белые пальцы ловко вытаскивали из потайных мест различные бумаги. Она пробегала их взглядом, иные клала обратно, иные сворачивала в трубку, чтобы унести с собой.
Но вот большие башенные часы замка пробили полночь.
Графиня прервала свое занятие.
В эти минуты Мария Рихтер, если только депеша застала ее в Гамбурге и девушка в точности исполнила содержащееся в ней предписание, должна сойти с поезда, чтобы ехать обратно в замок. И не позднее чем через час экипаж фон Митнахта, любителя быстрой езды, должен быть здесь…
Свернув бумаги в трубку, графиня бросила сожалеющий взгляд на камин, в котором, судя по всему, намеревалась эти бумаги сжечь, и решила отложить исполнение своего замысла до другого, более удобного случая.
Графиня поспешно вернулась в свои покои. Поставив канделябр на мраморный столик, она взяла легкий платок и тихо вышла из комнаты.
В замке не было ни души, поэтому никто не видел, как она спустилась по широким ступеням лестницы, затем вышла в парк через незапертые еще главные ворота, закрыть которые должен был фон Митнахт по возвращении.
Как призрак ночи, тихо скользила по пустынным аллеям высокая черная фигура и вскоре растаяла во мраке.
XV. ВОСКРЕСШАЯ ИЗ МЕРТВЫХ
Казнь Губерта была отложена, а возможно, и отменена вовсе. Благодаря ходатайству защитника, придравшемуся к несоблюдению какой-то формальности при рассмотрении дела, оно было отправлено на доследование. Прошло еще несколько недель, но ощутимого результата пока что не наблюдалось.
В один из субботних дней окружной ландрат* устраивал прием, на который получила приглашение вся местная аристократия.
* Заседатель земского суда.
Фон Эйзенберг — так звали ландрата — очень дружил с покойным графом Варбургом. Часто они вместе охотились, и почти каждую неделю ландрат гостил в имении графа. В память о былой дружбе пригласительный билет на вечер получила и графиня Камилла.
Более того, ландрат был столь любезен, что лично съездил в Варбург и пригласил графиню удостоить его своим посещением.
Напрасно Камилла отговаривалась трауром, напрасно придумывала всевозможные предлоги, чтобы уклониться от приглашения. Фон Эйзенберг проявил деликатную настойчивость, и Камилле ничего не оставалось, как принять приглашение.
Прием затевался с размахом. Большая, ярко освещенная зала и уютные гостиные быстро наполнились приглашенными. Фон Эйзенберг и его супруга радушно встречали гостей у входа.
С каждой минутой народу становилось все больше. Знакомые располагались группами, болтали, смеялись, обменивались
новостями. Среди элегантных черных фраков пестрели военные мундиры. На дамах были самые модные туалеты, украшенные драгоценными камнями.
В числе приглашенных был и доктор Гаген, что вызвало удивление многих гостей ландрата, — большинство из них знало Гагена только по имени.
При появлении доктора ландрат с необычайной любезностью и предупредительностью вышел к нему навстречу, что невольно бросилось в глаза всем присутствующим. Ведь доктор Гаген — всего лишь врач для бедных. Отчего же господин ландрат не только удостоил его приглашением, но и относится к нему с особым почтением?
Фон Эйзенберг подвел доктора к своей супруге.
— Мне хотелось бы, с согласия вашей светлости… — начал было он, но гость не дал ему договорить.
— Извините, почтеннейший господин ландрат, я — доктор Гаген.
— Даже здесь, сегодня, сейчас? — удивленно спросил фон Эйзенберг.
— Всегда и везде, прошу вас.
— Итак, это господин Гаген, — представил ландрат своего гостя супруге.
Та, по всей вероятности, была уже посвящена в тайну доктора, потому что держалась с ним подчеркнуто внимательно и в высшей степени любезно.
Спустя несколько минут доктор вновь нашел возможность переговорить с радушным хозяином наедине и еще раз попросил никому не открывать его настоящего имени. Для всех он должен быть известен только как доктор Гаген.
Фон Эйзенберг с почтительной улыбкой заверил своего высокого гостя, что пожелание его будет непременно исполнено.
После этого ландрат вернулся к обязанностям гостеприимного хозяина, которому нужно приветствовать новоприбывших. Гаген же перешел в зал, где было совсем немного людей, знавших его или желающих с ним познакомиться.
К нему тотчас же подошел асессор фон Вильденфельс, дружески пожал ему руку, и оба, оживленно разговаривая, отправились в соседнюю, почти пустую гостиную.
Присутствующие с удивлением и любопытством провожали их взглядами. Асессор фон Вильденфельс имел широкий круг знакомств и был всеобщим любимцем. Последнее время он нигде не показывался и сегодня впервые после долгого перерыва опять появился в обществе. Всех поразило, что он, судя по всему, находится в дружеских отношениях с новым врачом, которого никто, собственно, толком и не знал. Начались пересуды, однако ни Бруно, ни Гаген не обратили на это ни малейшего внимания.
— Я давно уже с нетерпением жду вас, доктор, — сказал Бруно, беря Гагена под руку. — Ну, как дела сегодня?
— Появилась надежда на благоприятный исход. Сегодня к ней впервые вернулось сознание.
— Слава Богу! Можно ли теперь надеяться, что Лили будет жить?
— Надеяться можно. Если выздоровлению не помешает какой-нибудь непредвиденный случай. Но это вовсе не означает, что вам в ближайшее время можно будет видеться с ней и тем более говорить.
— Охотно готов ждать столько времени, сколько вы сочтете нужным, господин доктор! — согласился Бруно. — Я бесконечно счастлив уже тем, что могу надеяться на ее выздоровление. И за это — я бесконечно благодарен вам, дорогой доктор. Но вы теперь убедились, что это молодая графиня?
— Пока что твердой уверенности нет, как вы понимаете, — отвечал Гаген. — Когда она впервые открыла глаза, то выглядела так, словно пробудилась от тяжелого сна и не могла понять, где находится и что с ней. Или же просто не имела сил думать об этом. Вчера она уже назвала свое имя — чуть слышно, правда, но я разобрал. Долго смотрела то на меня, то на экономку, пытаясь, как видно, понять, кто мы такие. А сегодня уже произнесла несколько связных слов. Видно было, что она вспомнила многое из того, что с ней произошло.