— Даже и то, где она находилась все это время?
— Нет, об этом она пока что не вспоминала. Но на мой вопрос, кто же виновен в случившемся с ней несчастье, она с таким ужасом шепнула мне одно имя, что я серьезно испугался за ее состояние и поспешил уйти. Боюсь излишней торопливостью испортить дело и свести на нет счастливые результаты, которые стоили мне таких трудов.
— Чье же имя назвала молодая графиня?
— Позвольте мне умолчать об этом, господин асессор, вы сами, надеюсь, скоро сможете услышать все из уст выздоравливающей. Кто знает, может быть, ее первые показания — следствие болезненного состояния, тяжелого бреда. Нужно подождать и посмотреть, как пойдет выздоровление.
— Взгляните, вон в зал вошли графиня Варбург с господином Эйзенбергом, — кивком указал Бруно.
— Не говорите ей пока ни слова о состоянии нашей больной.
— У вас есть на то какие-нибудь причины, доктор? Графиня все еще не верит, что ваша пациентка — Лили.
— Пусть не верит, — усмехнулся Гаген. — Тем неожиданней окажется для нее встреча с мнимой умершей… Но она заметила нас. Вернемся в залу, и не сочтите за труд представить меня графине.
Бруно исполнил желание доктора и подвел его к графине, которую сопровождал ландрат.
Фон Эйзенберг украдкой улыбнулся, когда Бруно произносил имя «Гаген». Не укрылось от его внимания и то, как пристально рассматривает графиня лицо доктора. Все четверо обменялись дежурными любезностями, после чего разговор перестал быть общим. Фон Эйзенберг заговорил о чем-то с Бруно, графиня же обратила все внимание на доктора Гагена. Беседа их вскоре коснулась найденной девушки.
— Для меня непостижимо, как вообще может человек столько времени прожить без пищи и питья, — сказала графиня.
— Однако же это часто случается при тяжелых болезнях, графиня, — отвечал Гаген.
— На голове у девушки были тяжелые раны, но мне кажется, что они нанесены намеренно, искусственным путем. Очень может быть, что столь долгое ее бесчувственное состояние вызвано каким-нибудь одурманивающим зельем, имеющим продолжительное действие.
— Таких снадобий нет, разве только яд. Но в этом случае результатом был бы не продолжительный обморок, а натуральная смерть.
— Она не выглядела мертвой. В лице ее была еще жизнь.
— О, многоуважаемая графиня, — с легкой усмешкой заметил доктор, следя, какое впечатление произведут его слова. — Существуют яды, которые при отравлении ими ничем внешне не проявляют своего воздействия. Но есть и такие, которые, особенно если их дают небольшими дозами и довольно длительное время, делают отравленного еще при жизни похожим на мумию, совсем высохшим, желтым, как пергамент, без кровинки в теле. Все зависит от того, какого рода применяется яд.
— Странная тема для разговора, — с принужденной улыбкой заметила графиня.
— Но весьма занимательная. Еще готовясь к занятиям медициной, да и позже, я специально изучал всевозможные яды и их разнообразное воздействие на человеческий организм.
— У вас, верно, была какая-нибудь причина, чтобы так интересоваться ими? — настороженно спросила графиня.
— В наше время случаи отравления настолько часты, что врачу просто необходимо интересоваться ядами. Да и для всякого любознательного человека, а не только медика, интересно и поучительно знать, что наука может определить присутствие яда в трупе даже много лет спустя.
— Это, конечно, большое достижение, — заметила графиня. — И что, все яды поддаются определению?
— Из числа общеизвестных — почти все. Эти-то исследования и заинтересовали меня больше других.
При последних словах Гагена графиней овладело беспокойство, но, к счастью для нее, подошел фон Эйзенберг и предложил ей руку, чтобы проводить к столу.
За столом графиня почти ни к чему не притронулась, словно сама боялась быть отравленной. Взгляд ее то и дело обращался туда, где сидел новый врач.
Домой она уехала раньше всех.
«Это он, — встревоженно думала графиня на обратном пути. — Нет никаких сомнений. Его выдало не только внешнее сходство, которое я заметила при первой встрече, но и этот странный, загадочный разговор о ядах, который он завел, и острые, проницательные взгляды, которые бросал на меня. Ты должна бояться его, Камилла, вдвойне бояться, потому что в его руках появилось грозное оружие против тебя. Спасенная девушка неспроста оказалась у него. Тебе следует остерегаться его, а кого остерегаешься — того ненавидишь. — Бледное мрачное лицо ее выражало холодную решимость. — Кого ненавидишь, того стремишься уничтожить, стереть с лица земли, если хочешь жить спокойно. Но действовать необходимо осторожно. Пока что он не может использовать против тебя главный свой козырь, и в этом твое преимущество. Тебе необходимо собраться с силами и нанести последний, решающий удар, который бы окончательно уничтожил их обоих».
Утром следующего дня она потребовала к себе управляющего. Фон Митнахт сразу заметил, что графиня чем-то сильно взволнована.
— Я убедилась, что этот доктор Гаген и есть тот самый человек, которого я признала в нем с первого же взгляда, — сказала Камилла. — Это он, нет никаких сомнений. И мы с тобой знаем, чем его появление может обернуться для нас. Ты слишком беспечен, Курт. Как ты мог не узнать его?!
— Что ему нужно от нас? — резко спросил фон Митнахт. — Письмо твое не возымело действия. От удара шпаги он не умер. Только и всего. Если ты уверена, что он жив и находится здесь, значит, это он и есть.
— Уверена. Я поняла это из его слов. Не забывай только, что девчонка нашлась и лежит у него. Теперь он получил прекрасную возможность уничтожить нас! — задыхаясь, прошептала графиня. Бледное лицо ее исказило демоническое выражение, которое вселяло страх в тех, кому удавалось увидеть его.
— Такие вещи быстро не делаются, — сказал фон Митнахт.
— Обрати внимание на стечение обстоятельств. Бруно фон Вильденфельс, оказывается, близкий друг доктора. Следовательно, и на него мы должны теперь смотреть, как на нашего врага.
— Жаль, что дело тогда не кончилось смертью принца.
— Тс-с! Говори тише. К чему называть имена? — испуганно перебила графиня своего управляющего.
— Я предполагал, что он не умер, — продолжал фон Митнахт, — но мне все же трудно поверить, что он и доктор — одно лицо.