— Кто знает, может быть, вам еще представится случай, — сказал фон Митнахт, направляясь к двери.
Долго еще после его ухода писарь благоговейно смотрел на свалившееся на него богатство и наконец порывисто прижал золотую монету к губам.
Между тем фон Митнахт направлялся в замок.
Он был всецело погружен в свои мысли и даже забывал подгонять лошадь, предоставив ей полную свободу.
Въехав в парк и оказавшись у подъезда замка, он спешился, бросил поводья подбежавшему конюху и пошел прямо в покои графини.
— Ну, что? — спросила она нетерпеливо. — Ты все выяснил?
— Только не от хитрой лисы Эйзенберга, а от его голодного писца, который клюнул на золотую монету.
— Но ты все узнал, что хотел?
— Писарь показал мне книги учета. Это он.
— Это он… — повторила едва слышно графиня. Слова, казалось, застревали у нее в горле.
— Клянусь собственной душой, у него крепкая натура, — сказал фон Митнахт полугневно, полунасмешливо.
— Теперь ясно, почему девчонка у него, — пробормотала графиня. — Узнал ли ты еще что-нибудь новое?
— Только то, что она жива и скоро заговорит.
— Он завел со мной речь о яде. Я боюсь его мщения, — сказала графиня.
— Да, если мы окажемся в его власти, пощады ждать не придется, — с дьявольской усмешкой заметил фон Митнахт.
— Курт, он должен умереть! — воскликнула графиня. — Он слишком много о нас знает. Я боюсь этого таинственного доктора. Он нас уничтожит, если мы не опередим его.
— Ни больше ни меньше как умереть, — пробормотал фон Митнахт. — Легко сказать, сделать гораздо трудней. Один раз я уже попробовал…
— Курт, он не должен оставаться в живых. Это свидетель, который погубит нас.
— Это еще как сказать. Я не боюсь ни его самого, ни его козней. Он ничего не сможет доказать.
— Но ты ведь не знаешь всех обстоятельств.
— Я знаю, что он остался в живых. А то, что произошло между ним и мной, никого не касается.
— Он не случайно приехал сюда, не случайно переменил имя. Повторяю: он поклялся погубить нас.
— Когда я замечу, что он собирается нас погубить, я найду способ уничтожить его самого.
— Сделай это как можно раньше, Курт. Медлить нельзя. Надо принять самые решительные меры. Я буду спокойно спать только тогда, когда доподлинно узнаю, что он умер.
XVII. БЛЕДНАЯ ГРАФИНЯ
На следующий день было воскресенье.
В деревне Варбург, в корчме, весь день не утихало веселье. Настала ночь, деревня погрузилась в сон, а веселье в корчме все продолжалось. Звуки скрипок, флейт и контрабаса, сопровождаемые веселыми возгласами деревенских парней, тревожили ночной покой.
А в это время к замку приближались два человека: каменщик, идущий в соседнюю деревню, и ночной сторож, в обязанности которого входил обход замка.
До их слуха долетали веселые звуки скрипок, флейт и гудящий голос контрабаса, но они не обращали на них внимания и спокойно шли своей дорогой.
— Ты пойдешь мимо замка, Вильм? — спросил сторож высокого и широкоплечего каменщика.
— Нет, — отвечал тот, — я пойду понизу, парком.
— А мне все равно как идти, верхом или низом, пойду вместе с тобой, — решил сторож. — Мне, право, как-то всегда хочется держаться подальше от этого замка, хоть я и должен его охранять. Ты меня знаешь, я не трус, и никто меня в этом не сможет упрекнуть, но после того как умер граф, а теперь еще и молодая графиня, в замке стали твориться странные вещи.
— Что ты имеешь в виду? — спросил каменщик.
— Даже не знаю, как тебе сказать, но что-то там неладно.
— Неладно? Но в чем же дело?
— Ты знаешь, — сказал сторож, — ночью вокруг замка ни души. Все как вымирает. Один я не сплю и совершаю обход. И как наступает полночь, так по замку кто-то бродит со свечой…
— В самом деле? — испуганно спросил каменщик.
— Вот тебе крест! Старая Лина Трунц сколько раз говорила, что графиня по ночам ходит по всему замку, особенно в воскресенье, когда все кругом спят.
— Насчет того, что ходит, этого я не слышал, а вот старик Фейт говорил, что она сосет кровь у людей…
— Тс-с! — прижал палец к губам сторож — как будто кто-то мог их услышать. — Об этом лучше не говорить. А вот что она ходит по замку, это я видел своими глазами, и не один раз.
— Почему бы ей не ходить по замку, ведь он ей принадлежит.
— Это так, но зачем ходить ночью, когда надо спать? Нет, здесь что-то нечисто. Кругом тишина и покой, а у нее свет переходит из комнаты в комнату, от окна к окну.
— Но почем ты знаешь, что это она?
— Сам видел, своими глазами. Я сперва тоже не знал, кто это шляется по ночам. Думал, кто-то из прислуги. Подобрался ближе, заглянул в открытое окно — а это сама графиня. Бог мой, она была бледна как смерть.
— Да… — заметил каменщик, понизив голос. — Дело, видать, и впрямь нечисто.
— Все так говорят.
Разговаривая таким образом, сторож и каменщик свернули с главной аллеи парка, которая вела к замку, и пошли по боковой дорожке. Сторож был очень доволен, что этот воскресный обход он делает не в одиночку.
Дорожка, по которой они шли, вела к уединенному уголку парка, где находился родовой склеп семьи Варбург. Росшие вокруг высокие, мохнатые ели закрывали призрачный свет луны, и здесь царил густой мрак. Тем не менее темный силуэт замка виден был между ветвей, так что сторож, избрав этот путь, не нарушал своих обязанностей.
Было уже за полночь.
Внезапно сторож схватил спутника за руку и молча указал на ярко освещенную луной лужайку между замком и тем местом, где они остановились.
От замка через лужайку вилась тропинка, и по ней шел человек и нес что-то в руках.
Притянув к себе каменщика, сторож укрылся за стволом толстой ели, из-за которого они все могли видеть, оставаясь незамеченными.
— Ты видишь? — испуганным шепотом спросил сторож. — Узнаешь, кто это?
— Графиня… — почти беззвучно прошептал каменщик.
— Она идет в парк.
— Давай-ка лучше уйдем от греха подальше.
— Нет, дорожка проходит в стороне. Стой спокойно, и она нас не заметит.
— Хотел бы я знать, что ей нужно в такой час в парке?
— Там, позади нас, графский склеп.
— Страсти какие! Что ей там могло понадобиться в такой час?
— Почем я знаю? Стой тихо. Попробуем проследить за ней.